Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

Амурской обл.)[112]. В своей большой итоговой работе, посвященной органам госбезопасности[113], А. П. Шекшеев, ранее опубликовавший десятки статей[114] и книгу с огромным фактическим материалом о региональном повстанчестве и его активистах, дал ценный материал о взаимоотношениях бывших енисейских партизан и с обществом, и с властными структурами. Три малотиражные монографии Ю. А. Тарасова о партизанах Амурской области, Приамурья и Приморья, появившиеся 10 лет назад, дали свежий и гораздо более точный взгляд на дальневосточную партизанщину, но пока не привлекли внимания исследователей[115].

Дальневосточные авторы Н. А. и Н. Д. Бутенины выпустили целый ряд важных статей и определенно заявили о необходимости ставить вопросы изучения партизанского насилия в повестку дня[116]. Обобщающая статья Н. С. Ларькова и В. И. Шишкина[117] в основном не использует критический материал о партизанщине, данный современными авторами, идеализирует повстанцев[118], но среди актуальных проблем указывает на необходимость исследования масштабов партизанского террора. Недавно выпущенный С. А. Папковым большой биографический справочник демонстрирует партизанское происхождение значительной части сибирской номенклатуры[119]. Целый ряд статей по различным аспектам данной темы в последние годы был опубликован и автором настоящей книги, включая биографии 80 партизанских вожаков Сибири и Дальнего Востока[120].

Борьба с мифологическими построениями остается остроактуальной, ведь описания хода и следствий партизанщины начали подвергаться сознательным искажениям очень рано. Как показал В. И. Шишкин, уже в 1920 году К. М. Молотов ложно привязывал начало партизанского движения в Сибири к инициативе коммунистов-подпольщиков, благодаря которым к концу 1918 года якобы насчитывалось несколько «фронтов» и отрядов численностью до 15 тыс. бойцов, «питающихся средствами и силами из партии»[121]. В 1926 году А. А. Ширямов утверждал, что «с первого выстрела» борьба партизан организовывалась коммунистами «на всем протяжении Сибири…»[122]. Член Сибкрайкома В. Д. Вегман в 1930 году осудительно заявил: в печати все еще держится мнение о стихийности партизанского движения, что большевики «примазались» к этому движению, и отрицающее роль рабочего авангарда как организатора, руководителя и вдохновителя партизанщины[123]. Тогда же историк А. Ансон (Абов) в установочной статье подчеркивал, что якобы в каждом отряде была «достаточно большая прослойка партийцев, бывших красногвардейцев, рабочих, большевизированных фронтовиков»; а критикуя работы Е. Колосова и особенно В. Эльцина, заявил, что они недалеко ушли от «оценки всего партизанского движения как бандитского»[124].

Эта точка зрения сильно повлияла на мемуаристику. В 1932 году приморский партизан Г. М. Шевченко заявил видному историку С. А. Пионтковскому о несогласии с публикуемыми описаниями партизанщины («не так все было»), заметив: «Теперь уверяют[, что] всё партия, партия, а как рассказывал мне Шевченко, когда он начал свое движение[, комиссар] Постышев отказался принимать участие в движении до тех пор, пока у Шевченко не будет хорошего отряда и хорошего снабжения»[125]. На всю армию Е. М. Мамонтова имелось всего 15–20 большевиков, в иных крупных забайкальских отрядах их совсем не было. Комячейка среди многочисленных тасеевских партизан В. Г. Яковенко оформилась только в ноябре 1919 года[126].

Б. З. Шумяцкий, бывший агент Разведуправления РККА в белой Сибири, бойко сочинял фантастику о том, как уже в начале 1919 года подпольщики Новониколаевска установили связь с партизанами Томской, Алтайской и Енисейской губерний, нелегально покупая патроны у интервентов, чтобы потом переправлять их (вместе с директивами ЦК партии) «партизанским отрядам Щетинкина, Кравченко, Плетнёва, Быкова, Зыкова»[127] и добиваться «установления большего партийного руководства» над ними[128]. В реальности Шумяцкий просто воспользовался ликвидацией белыми основной части видных подпольщиков Новониколаевска, чтобы приписать им руководство партизанами.

Историки Н. А. и Н. Д. Бутенины отметили, что в современной литературе региона до сих пор преобладает восходящая к «Краткому курсу истории ВКП(б)» точка зрения на партизанское движение (отряды организовывались большевиками, опирались на рабочих и были за советскую власть)[129], зафиксированная и в новейшем академическом труде[130]. Также Бутениными отмечено, что создание в Приморье партизанского отряда С. Е. Сержантом произошло в момент Тетюхинского (ныне – город Дальнегорск) восстания и никоим образом не осуществлялось большевиками. Сержант в 1932 году вспоминал, что партийцев в этот момент в районе не было, умолчав, что на деле в числе подозрительных лиц повстанцами был арестован коммунист с 1900 года А. А. Ширямов, крупный сибирский подпольный и советский деятель, который после поражения большевиков скрывался под фамилией Михайлов и работал бухгалтером. В нем повстанцы увидели провокатора, и один из помощников Сержанта настаивал на расстреле «Михайлова». Сержант лично переговорил с бухгалтером, а затем направил его в штаб, где тот написал воззвание к населению района[131]. Но и в современных биографиях Ширямов, успевший выпустить мемуары об упоминаемых событиях[132], все так же значится организатором партизанского движения в Приморье[133].

Целиком проигнорировано огромное значение партизанщины в разорении края новейшим исследованием о дальневосточном лидере Я. Б. Гамарнике[134], хотя столичные историки на это обстоятельство в общем плане уже указали[135].

Критикуя традиционную оценку крестьянских восстаний зимы–весны 1919 года против режима Колчака на Дальнем Востоке (согласно которой это было движение среднего и беднейшего крестьянства под руководством пролетариата и коммунистической партии, причем сразу же против интервенции и за советскую власть), Ю. А. Тарасов подчеркивает, что на деле самые крупные восстания произошли в наиболее зажиточных сельских районах края и начинались не под советскими лозунгами, а под лозунгами «народоправия» и Учредительного собрания. Основная масса повстанцев в указанных районах первоначально не только не выступала против интервентов, но и всерьез надеялась на их поддержку или нейтралитет. Наибольшую роль в подготовке и руководстве восстаниями на первых порах сыграли беспартийные лидеры крестьян из числа бывших фронтовиков, а также левые эсеры, эсеры-максималисты и анархисты-коммунисты. Лозунг «За Советскую власть!» стал господствующим среди повстанцев только с марта 1919 года, причем на Дальнем Востоке он означал возвращение к советам образца 1918 года, в которых не было большевистской диктатуры[136].

Дальневосточные историки признают, что им еще «не удалось показать девиантное поведение части народа, растущую психопатологию массового сознания, ментальность и психологию масс, – а именно они позволяли „упасть“ или „удерживаться“ у власти той или иной политической верхушке»[137]. Развивает тему партизанщины недавняя книга В. Г. Хитрого, которая отмечает среди партизанских методов войны террор, взятие заложников, экспроприации, а также фиксирует перерождение ряда отрядов в бандитские[138]. Однако малоисследованными остаются, к примеру, проблемы участия в революционных процессах криминальной прослойки населения, столь заметной в Сибири и особенно на Дальнем Востоке.