Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

партизанами. В Красноярской тюрьме содержалось 1058 политзаключенных[95]. Таким образом, цифры арестантов вовсе не свидетельствуют о каком-либо массовом терроре, но при этом следует учитывать уничтожение в 1919–1920 годах нескольких тысяч узников, зачастую не политических, специально переданных семёновцам и унгерновцам для скорой и, по сути, бессудной ликвидации. Также распространенной формой казни были самосуды при конвоировании в тюрьму, замаскированные с помощью формулировки «убит при попытке к бегству».

Что касается расправ с участниками антиправительственных восстаний – восстаний, чья жестокость в Сибири превосходила карательные меры белой администрации[96], – то наказания были обычно избирательными (за исключением террора Б. В. Анненкова и других атаманов). Среди белых попадались сторонники социальных чисток, вроде Р. Унгерна, но в целом белые власти, включая военных, использовали террор против военнопленных и участников восстаний, а расправы с заложниками были не столь частыми эпизодами. Изучение фактов белого террора показывает, что в советских данных численность его жертв обычно завышена, иногда на порядок. Архивные фонды региональных структур Общества содействия жертвам интервенции доказывают, что количество погибших от рук белых и интервентов было многократно ниже объявленного в советской прессе[97].

В самых активных партизанских регионах погибло заметное число повстанцев и сочувствующих: в Енисейской губернии убито 1170 человек (без Хакасии), в Иркутской – 1789, в Бийском и Рубцовском уездах Алтайской губернии – 1141 и 198. В более спокойной Новониколаевской губернии погибло 579 человек, в насыщенном партизанами Мариинском уезде Томской губернии – 273. Весной 1920 года «секция помощи жертвам контрреволюции» установила, что в 36 волостях Томского уезда убитых белыми насчитывается 175 человек[98].

К сожалению, новейшая литература о Гражданской войне продолжает пополняться упрощенными или искаженными оценками. Даже известные историки В. И. Голдин и В. В. Кондрашин, подводя итоги Гражданской войны (в 12‐м томе новейшего академического труда по истории России), использовали традиционный понятийный и парадигмальный аппарат, пытаясь соединить полярные мнения, с очевидным акцентом на советском дискурсе[99]. С их точки зрения, ВЧК боролась не с обществом, а только с «политическими противниками и контрреволюционными организациями», Сталин неоднократно получает высокую оценку, а общий вывод гласит: Гражданская война «выковала сталинизм как систему, осуществившую жизненно необходимую для подготовки грядущей войны форсированную индустриальную модернизацию». Удивляют и понятийные призраки советского прошлого: «…союз рабочего класса и трудового крестьянства стал одной из причин победы большевиков в войне». Сохранение памяти о противниках большевизма Голдин и Кондрашин не одобряют, ибо мемориалы «создают темы и точки социальных протестов»[100].

Массу полезной информации, в том числе персональной, содержит первая многотомная энциклопедия по истории революции и Гражданской войны (2008), но в ней также немало устарелого и ошибочного, унаследованного от советских точек зрения[101]. Новейшая трехтомная энциклопедия «Россия в Гражданской войне 1918–1922»[102] предлагает в целом весьма качественный материал, особенно в части пространных и насыщенных новой информацией биографий, включая многих партизан, однако нередко демонстрирует передачу устаревших и неточных сведений, а также досадное изобилие редакторских промахов, ошибок и опечаток. Статья В. В. Кондрашина «Партизанское движение в Сибири» при всем учете многих достижений современной историографии, подчеркивании в данном движении национального и сословного аспектов, а также влияния уголовно-погромных элементов, повторяет и мифы: «под идейным или организационным воздействием большевиков находилось большинство отрядов» (в реальности преобладали беспартийные либо эсеро-анархистские вожаки. – А. Т.); под контролем 140 тыс. партизан была четверть сибирского населения. И добавляет новые ошибки, вроде «раздвоения» В. П. Шевелёва-Лубкова на Шевелёва и Лубкова[103].

В статье о красном и белом терроре И. С. Ратьковский относит на счет большевиков максимум 50 тыс. убитых, но, повторяя необоснованно завышенные оценки В. В. Эрлихмана[104], говорит о 300 тыс. жертв белых, хотя данные Общества содействия жертвам интервенции (на июнь 1927 года) гораздо меньше – 111 730 человек – и многими историками считаются сильно завышенными[105].

На небольшой авторский коллектив пришлась слишком значительная нагрузка, из‐за чего даже у такого видного специалиста, как В. И. Шишкин, повстанец Н. А. Каландаришвили фигурирует по устаревшей традиции как Каландарашвили (Т. 3. С. 347–348), приведены три версии наименования Крестьянско-рабочей партизанской армии Минусинского фронта (Т. 2. С. 224, 356, 357; Т. 3. С. 356), а ее численность указана в одном месте в 12–13 тыс. бойцов, в другом – в 15 тыс. (Т. 2. С. 224; Т. 3. С. 759–760)[106]. Сокращение, означающее «полномочное представительство ГПУ», расшифровано как «политическое представительство» (Т. 3. С. 759–760), а Тетюхинский рудник в Приморье фигурирует как Тютеха (Т. 3. С. 723). Статьи Д. И. Рублёва о Н. Каландаришвили, Г. Рогове и Я. Тряпицыне полны неточностей, искажений и умолчаний (Т. 2. С. 70; Т. 3. С. 62–63, 453–454). А С. Е. Лазарев уверяет, что убийца С. Петлюры «выстрелил в него зарядом цианида» (Т. 2. С. 737), хотя такой способ был выбран треть века спустя убийцей С. Бандеры.

Историки анархизма некритически относятся к героям своих исследований и в последние годы выпустили монографии, в которых заметна апология жесточайшего дальневосточного партизана-бандита Я. И. Тряпицына[107]. А очень авторитетный В. П. Булдаков мимоходом заявил, что «погубили колчаковцев не столько регулярные красные части, сколько сибирские партизаны, не говоря уже о сомнительной помощи чехословаков и союзников»[108]. Это преувеличение, поскольку главные успехи партизан были достигнуты только после развала белых фронтов под ударами Красной армии.

Другие исследователи до сих пор слепо верят всему, что было опубликовано советской прессой. Омский историк А. А. Штырбул указывает на связь осенью 1921 года повстанческого отряда подъесаула А. П. Кайгородова, действовавшего в Ойротии, с мифическими подпольными белогвардейско-эсеровскими организациями в Улале, Барнауле и Змеиногорском уезде. Также Штырбул – опять-таки ради обозначения связи белых с эсерами – цитирует как подлинное приводимое еще М. Е. Будариным[109] «письмо» барона Р. Унгерна сибирскому публицисту и авантюристу В. И. Анучину (весна 1921 года) с предложением последнему возглавить общесибирскую власть[110].

Однако многие историки России[111], и, в частности, Сибири и Дальнего Востока, активно работают над преодолением устаревших концепций советского прошлого. Особо следует отметить вклад в борьбу с мифологией Гражданской войны на востоке России А. П. Шекшеева (Абакан), Н. С. Ларькова, А. Н. Никитина (Томск), П. А. Новикова и Г. И. Хипхенова (Иркутск), В. М. Рынкова, Д. Г. Симонова, М. В. Шиловского, В. И. Шишкина (Новосибирск), А. В. Мармышева и А. Г. Елисеенко (Красноярск), В. И. Василевского (Чита), Н. А. и Н. Д. Бутениных (Владивосток), Ю. А. Тарасова (г. Свободный