Предание смерти - Эльфрида Елинек

Или, взгляните, вот еще одна спортивная знаменитость. Этот спортсмен стал легионером, теперь ему все нипочем, ничего-то он не боится. Летает куда попало, встречается с кем попало. А вот этот, которого я могла бы заполучить себе в сыновья, если бы чуть дольше собирала газетные вырезки, хотя и стал благодаря спорту знаменитым, но, как отпрыск бедных родителей, чем-то напоминает машину. То, что он демонстрирует, производит, если вдуматься, такое грустное впечатление, выглядит так убого, что хочется плакать. Хоть включай телевизор и води утюгом в такт его движениям. Будь на то моя воля, его следовало бы прооперировать, чтобы он лежал в постели и оставил в покое свой спорт. Следовало бы избавить его от этой деятельности, он ведь частенько жалуется, как тяжел его удел: играть, все время играть! На газоне. На песке. На щебне. На гипсе. На бетоне. На собачьем дерьме. Несмотря на все потуги, однажды он просто перестанет верить в себя, хотя именно для этого он ездил в Австралию, где окружил себя великолепным дворцом. Он нуждается в нас, своих машинистах, мы должны продвигать его по жизни. Но скоро он уйдет из наших мыслей, словно лунатик, который не знает, что с ним такое приключилось, ведь он уже не может побеждать. Этот человек может существовать далее за пределами своей жизни, в нескольких газетах и телеканалах, да он, по всему, только там теперь и существует. Да, я вижу: именно здесь он дома, у нас, там, куда сливают о нем информацию! О Господи, я, кажется, зарапортовалась, ну да ничего. Кто стал бы судить о достижениях других, если бы при этом не имелись в виду высшая цель и некий особый смысл? Разве что Бог. На то он и Бог. Но наш спортсмен всякий раз оказывается не тем, кем должен быть. Мы сокрушаемся, глядя на его фотографию. Как жаль, что в последнее время он слишком мало тренировался. Травмы отбросили его далеко назад. Нам бы туда его ни за что не забросить! Мы ведь тоже травмированы тем, что он больше не добивается побед. Мы знаем, что это значит. Герхард! Что с ним? Жив ли он еще? Герхард, где ты? Мы больше не видим его, зато видим его самолет, исчезающий за горизонтом, должно быть, он там, в самолете! Мы подпрыгиваем от радости. Первые кинокамеры уже включены, а он еще даже не приблизился к финишу. Он тоже то, что мы из него сделали: проигравший! Но он все еще в хорошей форме. Просто он выстроил свой дом слишком близко от нашего жилья! Вон из этого мрака — и будем снова счастливы! Вперед! С чего бы этому парню, что обособленно живет в Монако, разъезжать на автомобиле у нас, раз здесь больше нет Золотого австрийского кольца? Нет уж, давай-ка к нам, в наши неудобства, а не только к спортивному журналисту, который знает тебя по детским забавам! Носись на своем авто у нас, а не там, где тебя никто не видит! Утешьте, утешьте меня, такой ужасный конец. Этот парень и сам хотел бы ездить здесь, но по лучшим дорогам, не таким тряским, изношенным повседневной жизнью, какие мы можем ему предложить. Чего стоит одно его богатство! О, кумир наших голубых экранов! Как, он хочет быть необыкновенной личностью и при этом еще и жениться, как и мы, обычные люди? На самых верхушках наших согнутых спин уносим мы его с экрана, перед которым по восемь часов ежедневно пытаемся судорожно удержать на весу наши головы, словно неумелые пловцы над поверхностью воды. Из-за нас он представляет собой нечто вечно сущее и в то же время вечно кажущееся. Этот спортсмен, и тот, и тот, и вон того упакуйте мне тоже! Он не обязан быть приветливым с нами. Но со спортивным журналистом должен выказывать учтивость. Вглядитесь-ка в ваш телеэкран поглубже, до самого дна! Что вы видите? Там играют люди? То-то же!

Мы сделали этих ничтожеств великими, нарушителями спокойствия. Сделали сильными. Мы, обычные люди, не умеющие свыкнуться со своей жизнью. Незаметные хотят стать известными, но известным не по нраву быть незаметными. Ну, я-то, во всяком случае, самая известная среди неизвестных. Я тоже хочу признания! Мы пронзительно кричим себе в уши, в то время как другие играют музыку. Мы, как бы это выразиться, работаем на того или иного великого. Этот великий, в свою очередь, служит своему виду деятельности — игре в мяч, прыжкам, бегу, ударам по мячу, налеганию на весла, гонкам по кругу. У него, великого, мы, другие, научились разрушать и уничтожать. И еще — заковывать в кандалы отцов и сперва ловить в сетку для покупок или накрывать своими грязными простынями матерей, а потом закалывать их. На войне ведь все позволено! А иначе зачем было ее начинать? Спортсмены как солдаты, каждый прячет в трико все самое лучшее, что у него есть. В свою очередь, Олимпия для того и существует, чтобы научить их быть членом сомкнутого строя, частью системы. И как же они входят в нее, великие герои, повелители моря. Мы читаем все об этом парне в строю, с членом в коротких штанишках, но прежде он должен доказать нам, что он и на деле такой, каким кажется! Это фото, по своему освещению строго соответствующее масштабу, все же чуть-чуть недоосвещено. Однако и он — частичка войны, незаменимый и в то же время готовый к использованию, как и вся юность планеты, на смену которой придет старость, и вон она, уже неотвратимо приближается. Вот стоит один из них в подозрительно золоченой обуви, неважно, кто он, он уже проявил себя и может отойти в сторонку. Он не был моим сыном, но и это неважно, мой сын хотел быть точно таким же, как он. А у меня в голове был совсем другой знак: три полоски на ногах, чтобы его можно было узнать после смерти хотя бы по ногам, когда мне покажут эти выковырянные из земли и из теннисных туфель ступни.

Я выпустила свои стрелы и даже не интересуюсь, попали ли они в цель, я попала лишь в свое яйцо, а вот в желток промазала. И тут вдруг меня призывает отечество: дай частицу своего сына и попади ею точно в яблочко! И шагом марш — в землю! Ну, до этого, надеюсь, я еще смогу на него взглянуть!

Сын должен стать соучастником, если отечество окажется в опасности. Ничего не имею против. Свобода и преступление. Если ты проиграл, патриотизм наказывается, так как выиграла другая страна. Там теперь радуются матери. Зато у нас народ несчастен, он потерял счастье в своих сыновьях. Как раскраснелись детские щечки зрителей! Им это доставляет удовольствие! Наконец-то показывают спорт, в котором и я, в моем возрасте, могу принимать участие! Война! Война! Ликование! Радость! Торжество! Только теперь я поняла: победили современные люди! Так как только они, законсервированные в прочной и в то же время податливой синтетике, выжили и не позволили никому пережить себя. Браво! Гип-гип, ура! Почитание других порождает лишь одно маленькое обстоятельство: при этом забываешь о себе самом. Я умею это делать, пожалуй, даже лучше, чем кто-либо другой. Хотя без меня не было бы и моего сына, но он не удался, я вижу это по тому, как он, пошатываясь и хромая, уходит с поля, потянув себе связку. Лучше я обращусь к тем, кто сегодня чувствует себя лучше. Стоит быть и оставаться женщиной, э-э! — если тебе будет позволено родить одного из этих молодцеватых современных десятиборцев.

Жертва (теперь ее пинает молодой мужчина). Могу я дать вам совет? Садитесь так, чтобы он находил длину вашего бедра просто unbelievable.[1]

Она заинтересованно смотрит на молодого мужчину, топчущего ногами Жертву.