Владения Хаоса ( Двор Хаоса ) - Роджер Желязны

Я схватил Камень, сделав размашистое движение вверх и сорвалцепь с его шеи. Затем, резко повернувшись, я помчался через дверь из комнаты. Ярванул дверь, захлопнув ее за собой, и она со щелчком закрылась. Я не виделникакого способа заложить ее снаружи, так что побежал дальше, по знакомому путичерез пещеру, по которому я в ту ночь следовал за Дворкиным. Позади я услышаложидаемый рев.

Я следовал поворотам. Споткнулся я только раз. Запах Винсеравсе еще висел в его логове. Я понесся дальше и последний поворот принес мне виддневного света впереди. Я помчался к нему, перекинув через голову цепь сКамнем. Я почувствовал, как он упал мне на грудь, мысленно потянулся в него. Позадименя в пещере гремело эхо.

ВЫБРАЛСЯ!!!!

Я припустил к Лабиринту, чувствуя через Камень, превращаяего в добавочное чувство. Я был единственным человеком, помимо отца илиДворкина, настроенным на него. Дворкин сообщил мне, что ремонт Лабиринта можетбыть полностью осуществлен человеком, прошедшим Большой Лабиринт в такомсостоянии настройки, выжигающим пятно при каждом пересечении его, заменяя егозапасом из носимого им в себе образа Лабиринта, стирая по ходу дела ЧернуюДорогу. Так лучше уж я, чем отец.

Я все еще чувствовал, что Черная Дорога несколько обязанасвоей окончательной формой силой, приданной ей моим проклятьем Амберу. Это ятоже хотел стереть. В любом случае, отец лучше справится с улаживанием делпосле войны, чем когда-нибудь смогу я. Я понял в этот миг, что я больше нехотел трона. Даже если бы он был свободен, перспектива управлять все этискучные века королевством, что могла меня ждать, была угнетающей. Может быть яищу легкого выхода, если умру в этих условиях. Эрик умер, и я больше не ненавижуего. Другое обстоятельство, толкавшее меня на действия — трон — казалось теперьявляющимся желанным только потому, что я думал, будто он так хотел его. Яотрекся и от того и от другого. Что осталось? Я посмеялся над Виалой, а потомзасомневался. Но она была права. Старый Солдат был во мне сильнее всего. Этобыло делом долга. Но не одного долга. Тут было больше…

Я достиг края Лабиринта, быстро последовал к его началу. Яоглянулся на вход в пещеру. Отец, Дворкин, Фиона — никто еще из них непоявился. Хорошо. Они никогда не смогут поспеть вовремя, чтобы остановить меня.Коль скоро я вступлю в Лабиринт, им будет слишком поздно что-нибудь делать,кроме как смотреть и ждать. На мимолетный миг я подумал об уничтожении, но яоттолкнул эту мысль прочь, постарался успокоить свой ум до уровня, необходимогодля этого предприятия, вспомнил свой бой с Брандом в этом месте и его странноеоригинальное отбытие. Вытолкнул и эту мысль тоже, замедлил дыхание,приготовился.

На меня нашла определенная летаргия. Время было начинать. Ноя задержался на миг, пытаясь надлежащим образом сосредоточить свои мысли належащей передо мной грандиозной задачей. Лабиринт на мгновение проплыл передмоим взором. Сейчас! Черт побери! Сейчас! Хватит предварительных действий!Начинай! — велел я себе. — Иди!

И все же я стоял, словно во сне, созерцая Лабиринт. Я забыло себе на долгие минуты, пока рассматривал его. Лабиринт, с его длинным чернымпятном, которое надо удалить…

Больше не казалось важным, что это может убить меня. Моимысли лениво текли, обдумывая его красоту…

Я услышал звук. Это, должно быть, бегут отец, Дворкин иФиона. Я должен что-то сделать, прежде чем они доберутся до меня. Я долженвойти в него через мгновение…

Я оторвал взгляд от Лабиринта и оглянулся на вход в пещеру.Они появились, прошли часть пути по склону и остановились. Почему? Почему ониостановились?

Какое это имеет значение? У меня было нужное для начинаниявремя. Я начал поднимать ногу, делая шаг вперед.

Я едва мог двигаться. Огромным усилием воли я едва дюйм задюймом продвигал ногу вперед. Сделать этот первый миг оказалось тяжелей, чемидти по самому Лабиринту, ближе к концу. Но я, казалось, боролся не столькопротив внешнего сопротивления, сколько против медлительности своегособственного тела. Все выглядело почти так, будто я был парализован.

Затем у меня возник образ Бенедикта рядом с Лабиринтом вТир-на Ног-те, приближается насмехающийся Бранд. Камень горит у него на груди.

Уже прежде, чем опустить взор, я знал, что увижу. КрасныйКамень пульсировал в ритме с моим сердцем.

Черт их побери! Либо отец, либо Дворкин — или они оба —дотянулись через него в этот миг, парализуя меня. Я не сомневался, что любой изних мог сделать это и один. И все же, на таком расстоянии не стоило сдаватьсябез боя.

Я продолжал толкать ногу вперед, медленно передвигая ее ккраю Лабиринта. Коль скоро я сумею до него добраться, я не видел, как они…Дремота… Я почувствовал, что начинаю падать. На миг я уснул. Это случилосьвновь.

Когда я открыл глаза, то увидел часть Лабиринта. Когда яповернул голову, то увидел ноги. Когда я поднял голову, то увидел, что отецдержит Камень.

— Убирайтесь, — сказал он Дворкину и Фионе, неповорачивая головы.

Они убрались, пока он надевал Камень себе на шею. Затем оннагнулся и протянул руку. Я взял ее и он поднял меня на ноги.

— Это была чертовски глупая попытка, — сказал он.

— Мне она почти удалась.

Он кивнул.

— Конечно, ты погубил бы себя и ничего не добилсябы, — уточнил он. Но, тем не менее, это было чертовски здорово проделано.Пошли давай прогуляемся.

Он взял меня за локоть и мы двинулись вдоль периферииЛабиринта. Я смотрел, когда мы шли, на странное — без горизонта — небо-моревокруг нас. Я гадал, что произошло бы, сумей я начать проходить Лабиринт, чтопроисходило бы в данный момент.

— Ты изменился, — сказал, наконец, он. — Илиже я никогда по-настоящему не знал тебя.

Я пожал плечами.

— Что-то и от того, и от другого, наверное. Я собиралсясказать то же самое о тебе, не скажешь мне кое-что?

— Что?

— Насколько это было трудно для тебя, быть Ганелоном?

Он хохотнул.

— Совсем не трудно. Ты, может, увидел на миг настоящегоменя.

— Он мне нравился, или, скорее, ты, бывший им. Хотел быя знать, что стало с настоящим Ганелоном?

— Давно умер, Корвин. Я встретил его после того, как тыизгнал его из Авалона, давным-давно. Он был неплохим парнем, но я не доверилсябы ему ни на грамм. Но, впрочем, я никогда никому не доверял, если был выбор.

— Это в семье наследственное.