Донные Кишотки - Геннадий Владимирович Руднев

на миг показав охнувшей от вида толпе студиозусов нижнюю часть ягодиц. Приняв прежнее положение, она продолжила.

– А теперь вернемся к выбранной в этом выражении мере веса, «фунту», к четыреста пятидесяти трём граммам, к бывшей «гривне», состоявшей из девяносто шести «золотников», одной сороковой части «пуда». На первый взгляд, такой выбор, как и соотношение, покажутся странными. Много это или мало? Почему не ведро или кружка? Не мешок, не ушат, не короб? Почему выбран не объём воды, или другой жидкости, так необходимой человеку для существования? Почему не «литр», в конце концов? Он старше, его название дошло к нам ещё от наименования древнегреческой монеты?

А оказывается, всё просто. Ни воздух, ни вода в то время не имели цены. Их было достаточно для всех и повсюду. А фунтами измеряли, во-первых, продукты, которые можно употреблять в пищу. Так вот! Фунт – именно та мера, которая позволяла человеку прожить день и остаться сытым. Хлеб, мясо, овощи – в любой пропорции. Калории ещё не научились считать, а уже знали, что мера жизни – фунт!

И тогда этот фразеологизм можно расшифровать таким образом…

Йошка подошла к столу Ученого Совета, согнулась пополам, протянула руки и подняла голову Ицхака так, чтобы он мог рассмотреть её грудь под туникой.

– «Придёт время, и ты узнаешь, чего стоит твоя жизнь, если случится горе»! Однозначного количественного ответа здесь нет. Для каждого он – свой!

Произнеся эти слова, Йошка развернулась лицом к амфитеатру, согнулась и застыла в благодарном поклоне зрителям. Профессора остолбенели, вонзившись взглядами в открывшееся перед ними зрелище под туникой. Амфитеатр разразился овацией.

Циля, оглушенная потоком непонятных слов, была растрогана до детских слез, беззвучных и прозрачных. Папики, с удовлетворением покачивая головами, делали вид, что что-то поняли. Ишта, пользуясь своим положением нападающего, подошла к первому ряду амфитеатра и бросила к ногам неистовствующих молодчиков полотенце. Толпа не замолчала. Тогда она сунула два пальца в рот и покрыла гомон богатырским свистом. Кое-как, нехотя, студиозусы начали приходить в себя и рассаживаться по местам. Вернувшись на место, она заявила Совету, что просит помощь зала.

Такого удара никто не ожидал.

– У меня есть контраргумент! – вскричала Ишта. – Малик, брат, выйди на свет!

Из амфитеатра под недовольный ропот толпы начал спускаться тощий таджик неопределенного возраста и цвета. Чем ближе он подходил к кафедре, тем меньше и уже казалось его продолговатое лицо, горизонтальная складка вместо губ разрезала пространство под острым носом точно перпендикулярно ноздрям, в родственники к богинеподобной Иштар он никак не годился. Но оспаривать такое не полагалось.

Встав рядом с кафедрой, Малик тихо произнёс:

– Так вот. «Лихо» – это лишнее, лишний вес. Перевес у торговцев. И за него обычно покупатели не доплачивали, раз продавец ошибся. А того, кто требовал доплаты за собственную ошибку, просто выгоняли с рынка. Чтоб картину не портил. Били его сильно, ногами, ночью, когда никто не видел. И приговаривали: «Понял, сука, теперь «почём фунт лиха»?

В аудитории повисла угрожающая тишина.

– Ты откуда, парень? – спросил с вызовом Главлей, привстав за спинами профессоров.

– Из Согдианы, – ответил Малик.

– И эту версию сам, конечно, придумал?

– Сам, – покорно кивнул головой таджик.

Профессора зашептались между собой и стали оглядываться на спящего Генсекса. Главлей потрепал его за плечо. Генсекс очнулся.

– Что, антракт?! – непонимающе спросил он.

– Нашим гол забили, – Главлей кивнул на Малика.

– Этот? – замутненным взором осмотрел таджика Генсекс. – А почему он мяч принял в штрафной за спинами защитников? Офсайт!

– Да нет, он через всё поле один прошёл и ударил.

– И попал?

– Не то слово…

– Не может быть! Ты на часы взгляни: время вышло. Нет, так не пойдёт. Берём ещё графин и таймаут.

– Если вы его собьете сейчас, я покажу на пенальти! – вскричала Ишта. – Парень своей головой забивает, а не как ваши, используя численное превосходство. Подумаешь, научились по сетям шариться да информацию добывать, так любой может. Другие головы ломали, а вы подбираете! Ничего своего! Я апелляцию подам! Забастовку устрою! Все в говне утонете!

– В говне, это неправильно. Не надо в говне. Какой-там у нас счет? – спокойно спросил Генсекс.

– Один – один, – подсказал Главлей.

– Ну и ничего… Подумаешь, отыграемся еще… Сколько вопросов осталось? Три? Успеем… Давай, показывай этому Малику красную карточку, а гол засчитывай. Понял? Все поняли?!

– Красную? За что?! – Ишта уже размахивала полотенцем.

– За говно. За угрозу убийством или причинением тяжкого вреда здоровью путём утопления. Тебе статью назвать, красавица? Нет? Складывай своё оружие конвертиком и берись за швабру. Ишь, ты, стадион тут устроили! Всё! Перерыв!

***

На перерыв Цилю и Йошку закрыли в погребе одних, бросив им на стол горсть земляных орехов. Раствор с протеином стоял рядом в кувшине между двумя глиняными кружками.

Циля налила себе и Йошке по половинке и сидела на лавочке, гоняя за щекой засохший клубень чуфы. Йошка ходила челноком вдоль стола.

– Нет, это ведь надо! Брата она позвала! Ну, я ей покажу ещё! Что у нас там за вопросы остались?

– Голубой: «А не послать ли всех в попу?». Фиолетовый: «А … зачем козе баян?» и красный: «Быть или не быть?»

– Значит, так, – Йошка остановилась и подняла глаза к беленому каменному потолку. – Голубой мы выигрываем стопроцентно, вся профессура наша. Фиолетовый – фифти-фифти, черт его знает, кого эта калочистка ещё из зала вытащит… Может, у них в Согдиане каждая коза на баяне играет. А вот за последний, красный, придётся побороться.

– Почему? – удивлённо спросила Циля. – Ясно же – быть, конечно. Это как жизнь на Марсе…

– Ох, дурочка ты моя! А эвтаназия? По последней пенсионной реформе срок опять продлили. Раньше с пятидесяти можно было убиваться, чтобы дети твою пенсию ещё десять лет получали в двойном размере. А теперь закон вышел: с сорока пяти. Это значит – пятнадцать лет дети дотацию за покойников получать будут. Но – в одинарном, как за потерю кормильца.

– Так кто же столько проживёт – до сорока пяти? Там и самим уже детям убиваться нужно будет!

– Кто об этом думает?! Ну, не доживут, и черт с ними! Чем меньше пенсионеров, тем лучше. Меньше выплат, меньше бюджетом льгот покрывать и отчислений. Ты вот знаешь, сколько людей на земле раньше жило? Восемь миллиардов! Представляешь? И половина из них – пенсионеры. Вот они всю воду и истратили на себя, а работать не работали. Это тебе – как?!

– А сейчас сколько осталось?

– Кого?

– Пенсионеров этих, паразитов?

– Да нет их уже давно. Только молчат об этом. Главный Лекарь, Глек, как-то отцу