Донные Кишотки - Геннадий Владимирович Руднев

им и надо! – ревела Циля. – Не могут жить, как в Согдиане: спокойно, размеренно, поплёвывая на богов и на будущее… Они нам не поверили! И в них незачем верить! Пустить остатки по ветру, и – черт с ними!

– А басурмане эти?!

– Первые слиняли!

– А Хвам, сволочь?!

– Внучек твоих оприходует!

Подруги ещё долго бы вертелись в гамаках, осуждая мир и людей, как неожиданно лицо Йошки изменилось.

– Стой! – вскрикнула она так, что даже ослюды подняли головы со своих лежанок. – Травка в контакт входит!..

Закрыв глаза, Йошка начала кивать в такт принимаемой информации, но через короткое время остановилась и с восторгом взглянула на всех:

– Приготовились?.. Летим! Сейчас нажмут кнопки!

***

За окнами номера спа-отеля «Оливос» в Буэнос-Айресе была видна зацветшая вода в дельте пересыхающей Параны и обмелевший залив Рио-де-ла-Плата с остовами старых и недавно похороненных засухой судёнышек, торчащих из глины и ила. Полуразрушенные домики на многочисленных островах поглощала неторопливая растительность; прибрежные дорожки, лодочные станции и причалы тонули в болотной грязи. По её поверхности стелился белёсый смрад.

С шестнадцатого этажа Малику и Иште казалось, что они парят над развалинами затопленной Согдианы.

– Ты долго ещё этим намерен любоваться? – томно спросила Ишта. – Так и сиеста закончится…

– Здесь она не кончается, – откликнулся Малик свистящим шепотом. – Пока светло и жарко, тут спят и трахаются. Когда стемнеет – трахаются и спят… Ты здесь днём хоть одного человека на улице видела? Кроме нас…

Малик ударил кулаком по оконному стеклу:

– Когда мы тронемся, наконец? Надоело всё… Скука… Такая скука! И окна не откроешь – сплошные москиты!

Ишта горько усмехнулась.

– Значит, перепихнуться на дорожку ты не хочешь… Ну, что ж… Хорошо… Наша капсула прибудет через час. Собирайся!.. И не суй в чемодан гостиничные тапочки и полотенца! Халата достаточно!.. Хотя, в Антарктиде и он тебе не понадобится…

Через десять минут Малик нажал алую кнопку лифта. Кабина со свистом провалилась под землю.

***

– Папочка, кофе какое желаете? – спрашивала согнанная с кровати дочка у Хвама, возившегося с её пухлыми сестрами за пологом в алькове. Разгоряченная, она только что уступила место следующей счастливице, не дававшей отцу прерваться и отдохнуть. Едва спрыгнув с постели, она уже торопилась назад. Но за кофе предполагался приз. А он всегда был неожиданный: то ли просто отшлёпает, то ли придушит… Интересно!

Хвам явно не слышал дочери. Пыхтение и влажные пошлёпывания только участились.

Понимающе улыбнувшись, она в белых носочках перешагнула через красную лужицу на полу. Откуда она там?.. Потом переступила через сдёрнутый со стен гобелен, изображающий псовую охоту, обошла опрокинутую оттоманку и подошла к сервировочному столику. На ней стояла брошенная кофемолка. Открыв и заглянув в неё, дочка пожала плечами, видно ничего не найдя внутри, и с трудом переместилась через наваленные на пол подушки и пуфики к разделочному столу, на котором располагалась увесистая кофемашина.

– Па-ап, – позвала она Хвама в очередной раз, не успев разгрести пакеты, свертки и остатки упаковок из-под чистящих таблеток вокруг неё. – Куда здесь нажимать?..

Не дождавшись ответа, она скинула со стола на пол весь оставшийся мусор и обнаружила под ним крышку ящика, а под крышкой – кнопки: красную, синюю и белую. Недолго думая, она не стала звать Хвама в третий раз. И нажала красную.

***

– Тебе не жалко их?

– А что их жалеть? Что они нам хорошего сделали?

– Мало ли… Вот жизнь дали, например…

– Ну и что? Не они, так другие… А, может, и вообще никто… Думаешь, что-нибудь изменилось? Ну, были бы мы собаками какими-нибудь… Или бы вообще не были… На что бы это повлияло?

– На время. На события.

– Какое время?! Сама знаешь, никакого времени нет. А события… Чуть раньше, чуть позже… Отклонения ничтожны, да и несущественны…

– Значит, ничего изменить нельзя?

– Нет. К этому надо отнестись как к данному. Любая органическая материя заканчивает своё существование. Рано или поздно.

– А как же душа? А переход? Мокша, Царствие Небесное?

Трын взглянул на Траву с подозрением:

– Ты, сестра, слишком в роль вошла… Ну, ты подумай: зачем природе напрягаться? У неё-то как раз всё на месте. За миллиарды лет всё по полочкам уложено и расписано. Любой спин, любой цвет, все ароматы учтены: странность, очарование, прелесть, истинность… А ты тут со своими словами… Каббалистика какая-то!.. В двадцать две буквы и в десять цифр хочешь всё просчитать!.. Арифметикой заняться?.. Успокойся. Выпей лучше водки. Забудь.

Трава потерла ладонью немигающий глаз.

– Не могу забыться. И спасть не могу, глаз не закрывается…

– Тем более выпить надо!.. Или давай лучше кнопочку нажмём! А? И сразу всё кончится! Вспыхнем, разлетимся в разные стороны, перемешаемся друг с другом, повысим энтропию! Ни тебе отношений, ни боли, ни холода, – никаких чувств! Ни цифр и ни слов!.. Всё равно к этому придёт, как бы природа ни упиралась!..

– Значит, спасения нет?

– Нет.

– Тогда я сама нажму… Где тут эта кнопка…

За окном кельи мужичок-келарь клал земные поклоны перед глыбой льда, напирающей на храм. Она перемещалась неслышно, но и неостановимо. Охватывая церковь с трёх сторон, лед надвигался чистым сахарным куском, вернее головой, той, в которую спекали сахар ещё в Венеции. Небо, очищенное морозом до синей сахарной бумаги, сияло и искрилось. И потому, когда к этому искристому добавилась вспышка ослепительного света, евнуху показалось, что он вернулся в детство, к тому Полярному сиянию, что едва помнил. Он не успел ничего понять. И испарился…