Стивен Хокинг. О дружбе и физике - Леонард Млодинов

В этот момент появилась Санди, а вслед за ней, по зову сигнала тревоги, возникла Юдифь. Санди поправила положение головы Стивена и его очков. Как только очки заняли свое обычное положение, сигналы тревоги прекратились. На очках был установлен датчик, который измерял расстояние до щеки и посылал сигнал на компьютер кресла-каталки Стивена. Основная цель датчика заключалась в том, чтобы предоставить Стивену возможность влиять на компьютерную мышку путем сокращения мышцы щеки – а клики мышки позволяли ему печатать и выбирать простые команды на экране своего компьютера. Этот датчик также подавал сигналы тревоги, если его очки спускались слишком низко. Юдифь убедилась, что все под контролем, и отправилась восвояси. Санди вытерла Стивену пот со лба.

– Простите, – сказала она.

Стивен поморщился. Она вновь уселась на кушетку.

Мне было жалко Стивена. Когда его лоб чесался или потел, он не мог ни почесать, ни вытереть его. В это время я часто сочувствовал Стивену. Сочувствовал, потому что его немощь не позволяла ему совершать самые простые действия, доступные обычному человеку – он не мог сам ни питаться, ни разговаривать, ни поворачивать страницы книги, которую хотел прочесть. Масса мыслей и идей, запертых у него в мозгу, с огромным трудом находила выход на свободу. Со временем эта жалость улетучилась, подобно одной из черных дыр, о которых писал Стивен.

Прежде чем Стивен обзавелся штатом сиделок, некоторые его аспиранты жили у него в доме, вместе с ним и его тогдашней женой Джейн, помогая ухаживать за ним. Это были 1970-е. Стивен был прикован к инвалидной коляске, но сохранял некоторый контроль над мышцами и еще мог разговаривать, хотя и довольно невнятно. Его студенты помогали ему одеваться и кормили его по утрам. Они шли вслед за ним, когда он ехал в своей коляске на работу. Иногда он в пути развлекал их, задавая задачки по физике, и устраивал своеобразное соревнование – кто из них первым сможет найти ответ.

Мы со Стивеном никогда не состязались в решении задач. Но когда я чуточку получше узнал Стивена, я научился оказывать ему необходимую помощь, если он в ней нуждался. Я научился осторожно прикасаться к нему, чтобы вытереть лоб или рот, без нанесения серьезного ущерба и без включения сигнализации. Иногда, когда я ухаживал за ним, я пытался представить себе, какой была его жизнь в то время, когда его мышцы еще были в рабочем состоянии и он мог управлять ими. Мы даже пару раз об этом беседовали с ним.

Его отношение к болезни удивляло меня. Болезнь не ожесточила его, как это случилось бы со многими. Благодаря Стивену я по-новому взглянул на трудности и тяжелые испытания. Этот человек каждый день, каждый час, каждую минуту боролся с этими испытаниями так, как никогда не доводилось мне; он должен был постоянно выносить то, что для меня, несомненно, было бы обременительным, унизительным, болезненным, выматывающим или вселяющим страх. Никто не стал бы его обвинять, если бы он жаловался на свою судьбу. Все мы иногда жалуемся на жизнь, причем с гораздо меньшими основаниями. Стоит у меня разыграться мигрени, и я уже считаю, что многострадальный Иов был куда счастливее меня. А Стивен – он встречал каждый вызов судьбы, каждый новый день с юмором и позитивным настроем. Это была жизненная позиция человека, который нашел свое место в мире и был счастлив.

Таким был Стивен для своих друзей в Кембридже, но они не знали его по Оксфорду. В 1959 году, семнадцати лет от роду и в относительном здравии, он приступил к изучению трехгодичного университетского курса естествознания с упором на физику. Первые два года он чувствовал себя очень одиноким. Он жаждал дружбы, но ее не было. Наконец, на третьем году обучения, он вступил в гребной клуб. Он стал старшиной шлюпки в гребной команде и нашел и дружбу, и приключения на Темзе. Река Темза протекает через Оксфорд, а в Кембридже есть своя река – Кам. И в том, и в другом университете гребля имеет многовековые традиции. И в том, и в другом университете считалось престижным быть участником гребной команды. Для Стивена же гребная команда стала клубом для встреч.

В обязанности Стивена как старшины шлюпки входило следить за ее направлением и скоростью. Сидя на корме, часть этих обязанностей Стивен выполнял собственноручно; относительно другой части отдавал приказы членам команды. Он всегда был неуклюжим и щуплым – за это его часто дразнили – и не очень удачливым в спорте. Однако в гребле он «попал в струю». Что нужно для старшины? Маленький вес, чтобы не перегружать шлюпку, и зычный голос.

Если бы не гребля, жизнь в Оксфорде казалась бы Стивену пресной. Каждую неделю он должен был посещать лекции и семинары, на которых обсуждались домашние задания студентов. Он считал эти задания смехотворно легкими. Он тратил на их выполнение очень мало времени, как и на всякую другую учебную работу, предпочитая слушать классическую музыку или читать научную фантастику. У него не было ни амбиций, ни каких-то конкретных целей, ни общего жизненного направления. И подобно большинству своих однокурсников, он слишком много пил. Все это было до того, как он поступил в Кембридж, до того, как болезнь вынесла ему свой приговор, и до того, как он открыл для себя мир физики.

⁂

Очередной визит в Кембридж. Мы только что приступили к ежедневной работе, и я разложил перед Стивеном несколько страниц текста на пюпитре, установленном на его письменном столе. Эти страницы я написал сегодня утром, а Юдифь уже успела распечатать их для меня. Мы погрузились в чтение. Глаза Стивена не позволяли ему быстро читать, и он стал отставать от меня. Более того, зная, что ему трудно будет вернуться на прочитанную страницу, Стивен старался изучить ее очень внимательно. Когда он заканчивал чтение, то поднимал брови, и я открывал новую страницу. Когда мы добрались до конца, я опять вернулся к первой странице, и процесс начался заново, теперь уже в сопровождении наших комментариев.

Пару лет в Калтехе я не просто вел курс математики, а преподавал научный стиль изложения. Поэтому я привык использовать физические аналогии в процессе написания. В физике мы имеем различные теории для различных масштабов. Мы обычно пользуемся квантовой теорией в масштабе атома и элементарных частиц; ньютоновская физика хорошо работает в масштабах нашей повседневной жизни; общей теорией относительности мы оперируем в масштабах космоса, где царствуют силы гравитации. Я учил тому, что любой текст можно проанализировать аналогичным образом: в масштабе слова, предложения, параграфа, главы и книги. Для анализа необходимых деталей у каждого элемента – большой картины и маленького наброска – нужны свои задачи и инструменты.

Не надо думать, что ограниченная активность Стивена и усилия, которые он должен был затрачивать при общении, каким-то образом сдерживали его и заставляли концентрироваться только на самых важных темах и главных задачах. Это было совсем не так. Для него не было незначительных или маловажных тем, и он не боялся вступать даже в длительные дискуссии. Иногда мы обсуждали даже каждое предложение на странице. Над ним постоянно висел дамоклов меч, но Стивен не позволял ему подстегивать себя.

За все те годы, пока я работал вместе со Стивеном, я ни разу не был свидетелем того, что в случае несогласия его утомляло бы печатание ответов для выяснения наших разногласий. Несмотря на мою способность выстреливать слова со скоростью пулемета, в то время как его предложения требовали тщательной обработки, именно он иногда выматывал меня, а сам он от меня никогда не уставал. Он работал так, как будто впереди у нас вечность. Иногда я пытался подталкивать его напоминаниями о том, что мы ограничены дедлайном. Но он не обращал на это внимания. Когда мы пропускали очередной дедлайн, наш издатель назначал нам новый. Стивен однажды сказал мне, что будет замечательно, если мы закончим книгу за десять лет. На это я ему ответил, что если мы доработаем до нашей десятилетней годовщины, то я вручу ему торт, пожелаю удачи и улечу домой, а он пусть сам заканчивает эту книгу.