Охота на героя - Владимир Аренев

«Я отдала ему все, что могла, но этого недостаточно, — звучал в мозгу девушки безразличный голос Вдовой, — вот если б найти любящее сердце, ту же, к примеру, Виниэль…»

«Зачем Виниэль? — внезапно подумала Хиинит, невольно краснея от закравшейся в голову мысли. — Ведь есть же я!»

Она тихонько откинула слой одеял, встала с кровати и подошла к постели незнакомца. Он лежал, похожий на статую, и лицо молодого альва белело живой маской во тьме пещеры. Хиинит осторожно приподняла одеяла и легла рядом с ним, ужаснувшись тому, что делает. Тело незнакомца было холодно, как лед на седой вершине Горы. Ничего. Она согреет его, она сумеет, а Виниэль пускай винит саму себя — где она сейчас, когда больше всего нужна ему? А утром Хиинит проснется раньше матери и успеет вернуться в свою постель.

Она проспала.

Утром Кирра тихонько улыбнулась, глядя на представшую ее взору картину.

Она заметила, что творится с дочерью, и поняла, в чем причина, раньше самой Хиинит. Вдовая знала, что теперь у незнакомца появился шанс. И искренне этому радовалась.

3

«Любимый, подожди, не умирай, останься со мной. Ты нужен здесь. Ты нужен мне. Слышишь! Я знаю, тебе холодно, очень холодно, но не бойся, я согрею тебя. Возьми мое тепло, возьми все, без остатка, потому что я — это ты, а ты — это я. Не умирай, слышишь!»

Голос настойчиво бился о грани смерзшейся глыбы льда, в которую превратилось его сознание. Голос откалывал от этой глыбы все большие куски, и они отваливались, с хрустальным звоном разбиваясь и разбрасывая по сторонам серую холодную пыль. И становилось все теплее и теплее.

Ему показалось, что это Виниэль. Но голос у Виниэли был другой — острее и прохладнее. И лицо, проглядывавшее смутным силуэтом сквозь зыбкую массу намерзшего льда, было ничуть не похоже на лицо Виниэли. Тонкие губы, большие темные глаза, курносый нос и смешные ямочки на щеках.

Хорошее лицо. Доброе.

Но как же больно стучится ее голос. Как невыносимо больно!

Он безмолвно завопил: «Оставь меня в покое! Слышишь, я заслужил его, этот проклятый покой. Уйди. Я так много пережил, я заслужил право лечь и уснуть. Оставь…»

«Нет! Это не сон. Это — смерть. А тебе еще рано умирать. Тебя здесь ждут. Мать ждет, я жду, вон Одмассэн все бегает в пещеру да угрюмо смотрит на нас с мамой, будто мы виноваты в том, что ты не встаешь. И… и Виниэль твоя, наверное, тоже где-то ждет. Не уходи. Пожалуйста».

Он сомневался.

Голос вдруг зашептал: «Не смей даже раздумывать! Хилгод так за тебя переживает, он уже весь почернел от горя и все твердит, мол, это твой кровавый камень виноват, что ты не встаешь. А я знаю — …»

Голос продолжал шептать, доказывал, кричал, а он понял, что зря. Зря это незнакомое лицо так старается и доказывает что-то зря. Потому что, даже не разбивая толстой глыбы льда, в него, пройдя сквозь смерзшийся слой, впились две тонкие иголки. Два слова. «Черный» и «камень».

И он понял, что умирать действительно рано. И отдыхать тоже. Ему захотелось расколоть лед, выйти, высвободиться, но сил не хватало.

Тогда он закричал, и крик его был услышан. Теплые мягкие ладони легли на холодную поверхность, отдавая ей свое тепло, расплавляя твердь.

Когда они одолели лед, до Ренкра внезапно добрались лучи, которые излучали ладони спасительницы. И исходившая от них сила любви была такой горячей что он зарыдал, ничуть не стыдясь своих слез.

А она смущенно отступила, неосознанно ликуя: «Раз плачешь, значит, жив!»

И он кивнул, соглашаясь…

Но это было еще не все.

Теперь следовало вспомнить.

4

Черный висел на своих гвоздях и вспоминал…

— Так что же? — спросил Торн на десятый день пути. — Может, все-таки признаешься, где альв?

Черный попытался улыбнуться разбитыми губами, и главарь взорвался. Он подбежал к пленнику и заорал прямо в лицо:

— Я спрашиваю тебя, где этот паршивый альв с его проклятым талисманом?! Где?!

Гном понимал: ответа не будет. С тех пор, как Торн догадался, что бессмертный попросту надул его, шел уже второй день, а пленник продолжал молчать. И это все больше и больше раздражало главаря.

Когда Торн впервые осознал, что обманут, он дал знак колдунам, и те стянули тугие петли заклятий, перекрывая Черному всякую возможность пошевелить рукой или ногой. Бессмертный застыл так, как стоял, и лишь улыбнулся краешком рта.

— Ты обманул меня, — сухо констатировал Торн, медленно приближаясь к пленнику. — Ответь, неужели твой вонючий альв так важен, что ты решился пожертвовать ради его спасения собственной свободой?

— Тебе этого не понять, о стареющий Торн, — с улыбкой вымолвил Черный.

— Я был должен Ренкру за то, что, когда ты схватил его, я не пришел к нему на помощь. Отступился. Нынче долг оплачен. Во многом — благодаря тебе… Ты, гном, не можешь представить, что кто-то способен отдать свою свободу за жизнь другого, а поэтому даже не заподозрил меня в обмане. Вот так-то. Это тебе урок, Торн. Бесплатный.

Гном медленно кивнул:

— Я запомню и это, Ищущий. Я запомню и это. Кстати, — он поднял взгляд и впился им в лицо пленного, — ты, может быть, и бессмертный, но боль-то чувствуешь по-прежнему, а? Сейчас проверим…

И проверял. На всем пути до подземелий проверял, и Черный запомнил каждое мгновение этой дороги… Когда палач забил последний гвоздь, бессмертный посмотрел в ту сторону, где стоял, наблюдая, Торн:

— Я надеюсь, что на сей раз твои колдуны расплетут паутину моего заклятья и ты наконец станешь бессмертным. Если же нет, это очень огорчит меня, когда я освобожусь.

Гном ухмыльнулся, но в краешках его глаз, в самой тени век Черный заприметил ужас, дернувшийся в поисках выхода. И отчасти теперь он жил в предвкушении еще одной встречи с этим ужасом в Торновых зрачках.

5

«И ведь свез, троллин сын», — расслабленно подумал Эльтдон. Он лежал под остроконечным куполом шатра и рассматривал ярко-алую ткань, колыхавшуюся на ветру.

Кентавр на самом деле «свез», и даже быстрее, чем ожидал эльф. Минут пять-десять они неслись по чаще, и Эльтдон уже мысленно считал себя живым мертвецом, как вдруг лес внезапно кончился и кентавр вылетел в степь. В степи оказалось проще. По крайней мере, ветви не хлестали со всей силы по лицу. Хлестали метелки трав, а это, как выяснил Эльтдон на практике, совсем не то.

Стойбище представляло собой группу шатров, установленных неподалеку от леса. (Если точнее, «неподалеку» — в понимании кентавров, а эльфу, наверное, чтобы дойти от реки до стойбища, пришлось бы шагать с полдня, не меньше.) Шатры были самых разнообразных оттенков, и вокруг них ходили, бегали, лежали кентавры. Увидев это восхитительное зрелище, Эльтдон на несколько мгновений даже как-то забыл, что умирает. И вспомнил только тогда, когда его спаситель на полном скаку ворвался в большой алый шатер, стоявший чуть в стороне от остальных, и пробасил: