Грешные музы - Елена Арсеньева

В январе 1927 года на улице, в толпе, выходящей из метро, Пикассо увидел красивую девушку. Ему показалось, что эти серо-голубые глаза он уже видел раньше – в своем воображении и на своих полотнах.

«Он схватил меня за руку и сказал: «Я Пикассо! Вы и я вместе совершим великие вещи», – вспоминала об этой встрече Мари-Терез Вальтер. Ей было тогда семнадцать. Она знать не знала ни об искусстве, ни о Пикассо. Ее интересы были совершенно другими – плавание, гимнастика, велосипед, альпинизм. Однако именно этой «физкультурнице» суждено было стать самым большим сексуальным увлечением Пикассо, не знающим ни границ, ни табу. Это была страсть, возбуждаемая секретностью, окружавшей их отношения, а также тем, что Мари-Терез, имевшая вид ребенка, оказалась податливой и послушной ученицей, которая с готовностью шла на любые эксперименты, включая садистские, полностью повиновалась желаниям Пикассо.

Это была воистину безумная страсть. Выпустив на волю самые низменные инстинкты, Пикассо стал и в обыденной жизни вести себя все более низко.

Он захотел расстаться с Ольгой, вычеркнуть ее из жизни. Но она не соглашалась уехать из дому. И тогда на смену любви пришла ненависть мужа. Эту ненависть Пикассо стал вымещать в живописи. Он написал серию картин, посвященных корриде, а Ольгу изображал то в виде лошади, то старой мегеры.

Пытаясь спустя много лет объяснить причины их разрыва, художник скажет: «Она слишком много от меня хотела. Это был наихудший период в моей жизни».

При том при всем Пикассо не хотел развода. Ведь это привело бы к потере половины его состояния, а главное – картин!

Ольга все надеялась на примирение, но… наконец не выдержала – не смогла больше выносить ненависть мужа и жить в одном доме с его новой подругой. После очередной особо тягостной семейной сцены в июле 1935 года она вместе с сыном покинула их дом на улице Ля Бовси. Вскоре с помощью адвокатов поделили имущество, но формального развода не было, и Ольга официально, до самой своей кончины, оставалась женой Пикассо.

Началась Вторая мировая война. Американское посольство во Франции предложило Пикассо и Матиссу переехать в Соединенные Штаты, но оба мастера отвергли это предложение. Пикассо ненавидел фашистов, но не мог отказаться от своего образа жизни в Париже, от своих привычек.

Как-то раз во время оккупации один из немецких офицеров оказался в мастерской художника. Увидев репродукцию «Герники», он поинтересовался:

– Это вы сделали?

– Нет, это вы, – ответил Пикассо.

Наглость ответа была такова, что офицер ушел, чувствуя себя не оскорбленным, а виноватым.

В те годы Пикассо особенно чувствовал свое одиночество и даже стал время от времени заходить к Ольге, якобы поговорить об их сыне, который тогда жил в Швейцарии. Однако это единение длилось недолго.

В 1943 году Пикассо познакомился с художницей Франсуазой Жило. Ей исполнился всего 21 год. Новая муза – это был очередной удар для Ольги, которая продолжала ревновать бывшего мужа ко всем подряд. Она писала ему гневные записки на смеси испанского, французского и русского, повторяя в них, что Пикассо ужасно опустился. Обычно она прикладывала к посланиям портреты Рембрандта или Бетховена и объявляла ему, что он никогда не станет таким же великим, как эти гении.

Летом Ольга уезжала в средиземноморский городок Гольф-Жуан, где жили Пикассо и Франсуаза Жило с их сыном Клодом, и донимала Франсуазу оскорблениями и даже попытками рукоприкладства. Та терпела, понимая, что Ольга страдает от одиночества и отчаяния. Мало того, что муж бросил ее – он еще и невзлюбил сына! Пикассо не смог простить Полю того, что тот оказался человеком ординарным, лишенным какого-либо таланта.

Поль провел всю войну в Швейцарии и вернулся в Париж только после его освобождения. У него не было никакой работы, и ему часто приходилось унижаться перед отцом, выпрашивая деньги. А денег требовалось много – Поль принимал наркотики и сильно пил. В 1954 году после тяжелого воспаления легких он оказался на грани смерти. Доктор послал Пикассо телеграмму с просьбой срочно приехать в Канн. Ответа не последовало.

Ольга жила в Канне одна. Она долго и мучительно болела. Ну что ж, она не бедствовала, была богатой женщиной. Но до чего же мучило ее то, что Пикассо «сжег» ее!

Он не лгал: эта судьба постигала всех его подруг и даже Фернанду. В 1958 году, оглохшая и измученная артритом, подхватив пневмонию, она слегла. Марсель-Ева, которую уже никто, естественно, не назвал бы куколкой, как во времена разрыва Пабло с Фернандой, и которая продолжала дружить с Фернандой (ведь Пикассо бросил их обеих!), написала знаменитому художнику о том, как бедствует его бывшая подруга. Пабло все-таки выслал десять тысяч франков, которые помогли выздороветь Фернанде, но больше денег не присылал и видеться с ней не хотел. Она умерла 1 февраля 1966 года в своей квартирке в Нейи, сжимая в руках зеркальце в форме сердца, подаренное в незапамятные времена Пикассо, – ее последнее сокровище!

Неизвестно, скрасило ли ее последние мгновения осознание того, что пророчество «двусмысленного» Макса Жакоба сбылось не только в отношении ее, Фернанды, но и в отношении «аристократки и настоящей красавицы», которая танцевала даже лучше, чем Ля Гулю. Возможно, Фернанда знала, что Ольга Пикассо умерла еще 11 февраля 1955 года – от рака. Да, Фернанда могла радоваться: Ольга и Пабло и впрямь прожили рядом много лет, но… но они навсегда остались обитателями разных планет. Так сказал в своем пророчестве Макс Жакоб, и так сказал о них приятель Пабло художник Марк Шагал, не знавший о том пророчестве. И они оказались совершенно правы!

Санкт-Петербург, 1783 год

Ну, что делать, чему быть, того не миновать, а против судьбы, знать, не попрешь! – размышлял Алексей Афанасьевич Дьяков, бригадир и обер-прокурор Сената, покачиваясь на подушках кареты и исподтишка поглядывая на сидевшую напротив дочь, разряженную так, что убор ее глаза отцовы слепил. – Вот они, Дидоны-то[4] ваши! Вот они, ваши театры! Я говорил! Я так и знал, что до добра это не доведет!»

Он вспомнил недавний разговор с двумя зятьями, Василием Капнистом и графом Стейнбоком, за которых выдал старших дочерей: Александру и Катерину. При разговоре присутствовала и жена, хотя это было против обыкновения Алексея Афанасьевича, баб к делам ответственным не подпускавшего. Но тут без женского участия никак обойтись нельзя было, поскольку решалась судьба дочери Маши. Все-таки неловко, согласитесь, господа хорошие, девку замуж выдать, с ее мамашею не посовещавшись.

А с другой стороны, сколько уж раз советовался бригадир и обер-прокурор Дьяков со своею бригадиршею и обер-прокуроршею относительно пресловутого Машиного замужества! И всегда они с женой были единодушны: этот человек не для нее. Кто – она и кто – он?!