Жизнь, какой мы ее знали - Сьюзан Бет Пфеффер

– Мне все кажется, что это, наверное, сон, – сказала я. – Типа я все еще сплю, а когда проснусь, то окажется, что ничего и не случилось.

– Да, ощущения похожие. Мама говорит, школу не отменяли. Видимо, идея такова, что мы должны продолжать жить и испытывать благодарность за эту возможность.

– Хорошо. Намек понят. Передавай Лизе привет, ладно? Скажи, я думала о ней и о малыше.

– Конечно, – сказал он. – Я люблю тебя, солнышко.

– Я тоже тебя люблю, папа, – ответила я.

Потом знаками спросила маму, хочет ли она что-то добавить, но она помотала головой, и я повесила трубку.

– Ты до скольких не спала? – спросила я. – Что-нибудь еще случилось?

– Ушла в кровать примерно как ты, – сказала она. – Я видела, когда ты выключила свет. Но спалось плохо. Все просыпалась и включала радио.

– Приливы остановились? А наводнения?

– Остановились и снова начались. Все очень плохо, – и она вроде как хохотнула: – «Очень плохо» – не то слово. Катастрофа. Пока неизвестно, насколько велик ущерб и сколько стран пострадало.

– Стран? – переспросила я.

Я и забыла, что есть другие страны и что луна общая для всех.

– Не знаю, – сказала мама. – Они не знают. Никто не знает. Голландия уничтожена, в этом уверены. В Австралии большинство городов – на побережье, так что по ним ударило очень сильно. Приливы сошли с ума. Говорят, астероид оказался плотнее, чем предполагалось, и столкновение вышло сильнее. Полагают, что Луна была сбита с орбиты, что ее толкнуло ближе к Земле. По крайней мере около пяти утра озвучивали такую теорию.

– Но она не врежется в Землю? – спросила я. – У нас все будет нормально, да? Мы ведь живем далеко от океана.

– Они уверены, что в нас Луна не прилетит, – ответила мама. – По крайней мере в обозримом будущем. А кроме этого, кажется, никто ничего предсказать не может.

Забавно. Я даже радовалась, что школу не отменили, словно это доказывало: у нас все будет нормально. Оставила маму и пошла в душ, а когда оделась и спустилась, она уже начала готовить завтрак и было слышно, как зашевелился Джонни.

Мама испекла блинчики, чего она никогда не делает в будни. Мне казалось, что есть не захочется, но я умяла больше обычного. Джонни тоже. Я не помню, чтобы мама ела, но там оставалось немного масла, так что, возможно, она напекла после нашего ухода блинчиков и для себя.

На улице в ожидании школьного автобуса я посмотрела вверх и увидела в утреннем небе луну. Она по-прежнему была намного больше, чем полагается, и к тому же выглядела не такой бледной, какой обычно бывает при дневном свете. Я отвела взгляд и сосредоточилась на кусте кизила.

В автобусе только и разговоров было, что о вчерашнем. Не то чтобы кто-то что-то знал или понимал. Пара ребят считала, что это очень круто, а две девочки всю дорогу плакали.

Я сидела с Сэмми, но она почти не разговаривала. Меган не появилась, так же как и ее церковные приятели. Автобус был наполовину пуст.

Люди, считавшие это все большой шуткой, меня взбесили.

В классе тоже было заметно, как много ребят отсутствует, но учителя, кажется, явились все. У нас только-только началась история, когда ударила первая молния. Она вспыхнула так ярко, что осветила всю аудиторию. От раздавшегося вслед грома затряслось все здание. Кто-то закричал, и хорошо, что не я.

Мисс Хеммиш пыталась сделать вид, что никакой грозы нет, но не обсудить случившееся вчера было просто невозможно. Она спросила, у кого из нас есть знакомые на побережьях, которые могли пострадать.

Все подняли руки.

– Я на самом деле не знаю никого лично, – сказала Мишель Уэбстер, – но мне кажется, что знаю. Ведь все звезды живут в Голливуде или Нью-Йорке, и да, мы не знакомы, но все-таки как будто знакомы.

Многие согласились, что чувствуют то же самое.

Наверно, мисс Хеммиш собиралась сказать, что это совершенно нормально, но тут вторая молния ударила в одно из деревьев сразу за школьной оградой. Дерево вспыхнуло, и у нас пропало электричество.

Тогда уже многие закричали. Мишель начала всхлипывать, такими настоящими паническими всхлипами, другие тоже заплакали. Сара вытащила мобильник позвонить домой или, может, девять-один-один, но связи не было, и она швырнула трубку через всю аудиторию. Раскаты грома не прекращались, и дерево за окном медленно тлело под дождем.

Странное дело. Вокруг меня творилось все это безумие, и мисс Хеммиш пыталась хоть как-то успокоить ребят, но ее никто не слышал из-за грома, и крики разносились по всей школе, хаос царил не только в нашем классе, – а я ничего не чувствовала. Не кричала и не плакала. Просто наблюдала, как поднимается ветер, как он носит снаружи ветки и буря ничуть не утихает.

Мисс Хеммиш, видимо, пришла к заключению, что это торнадо, потому что велела нам собраться и двигаться в вестибюль. Не знаю, кто еще ее услышал, но я-то точно, поэтому встала и пошла по классу, поднимая ребят с мест, пока до всех не дошло, что мы должны делать. К тому моменту, когда мы покинули аудиторию, в холле на полу уже сидела толпа школьников, мы просто присоединились к ней.

Вида на стихию мне даже как-то не хватало. Я не думала, что это торнадо. Я думала, что это конец света, а я пропущу всю движуху, потому что буду сидеть здесь, когда все случится.

А потом мне пришло в голову: ну да, как типично, я даже в конце света поучаствовать не могу. И я расхохоталась. Это не был истерический смех (ну правда, было смешно, что вот наступает конец света, а я так ничего и не совершу), но, раз начав, я не могла остановиться. Другие ребята тоже смеялись, так что вестибюль наполнился хохотом детей, плачем детей и криками детей. Учителя обходили классы, проверяя, не остался ли там кто. Было совершенно темно, если не считать вспышек молний, которые мы видели сквозь классные окна.

Мне удалось прекратить смех, но потом я подумала: ладно хоть никто не поет американский гимн – и опять расхохоталась. Фраза «в первых солнца лучах» застряла у меня в мозгу и все крутилась, как заевшая пластинка. «В первых солнца лучах». «В первых солнца лучах». Я стала думать, сколько людей вчера пели «в первых солнца лучах», а сегодня мертвы.

Мы просидели в вестибюле почти час. Тяжело истерить столько времени, так что к концу этого часа, когда гроза выдохлась, почти все уже сидели тихо, только одна девочка все выкрикивала «я не хочу умирать!».

Как будто кто-то из нас хотел.

Мы разошлись по классам на второй урок, хотя уже настало время четвертого. Молнии все еще сверкали, гремел гром, но ветер стих, а вспыхивало где-то в отдалении. Некоторые из плакавших ребят теперь просто дрожали. Электричества по-прежнему не было, и без молний, бьющих так близко и так часто, в классах стало намного темнее. Небо оставалось угрожающе серым, и я думаю, многие ждали, что буря в любую минуту может разразиться вновь с той же силой, и мы снова окажемся в холле. Мисс Хеммиш не отправила нас на четвертый урок по расписанию. Мы просто сидели в классе.