Девушки без имени - Серена Бурдик

— Отведу вас к ма. — Он двинулся назад, постукивая палочкой по земле, будто по тротуару Парк-авеню. Парень не замечал луж, держа голову до смешного прямо, и шел по ним, забрызгивая штаны грязью. Я не удержалась от улыбки.

Мы подошли к высокой статной женщине, которая стояла у открытого полога шатра и смотрела на нашу процессию. На ней были фартук в цветочек и такая же косынка. Полог шатра развевался на ветру у нее за спиной, делая все это еще более похожим на сцену. Трей остановился и, сняв с головы воображаемую шляпу, прижал ее к животу.

— Позвольте представить вам мою ма, великолепную Марселлу Таттл из Сассекса. — Он поклонился с изяществом принца, и Марселла хлопнула его по спине.

— Тоже мне, актер нашелся! Иди еще какую-нибудь роль придумай. А лучше изобрази мальчика-слугу и помой кастрюли. Они на солнце стоят, засыхают. — Голос Марселлы повышался к концу каждого предложения и звучал роскошно, как и положено «великолепной».

Не обращая внимания на ее слова, Трей продолжил:

— Эти прекрасные девы с холма пришли послушать нашу изысканную музыку. — Он развел ладони, как будто мы должны были с них спрыгнуть, и посмотрел на Луэллу. — Если вы не побережетесь, музыка изменит вас невиданным образом. — Потом он обратил свое худое лицо ко мне, и я подумала, что однажды он действительно может стать хорошим актером. Склонив голову набок, он сказал: — А вот вы не так легко поддаетесь влиянию…

Его фразу оборвала широкая ладонь, внезапно появившаяся на нашей сцене и схватившая его за воротник.

— Хорош денди изображать! Начисти кастрюли, пока я тебе рыло не начистил!

Потом Трея пнули коленом.

— Мы с Иовом уже и коней почистили, и ведра вылили. Одну вещь тебе поручили, а ты тут прохлаждаешься.

Трей споткнулся, выпрямился и одернул свой воображаемый сюртук.

— Здесь дамы, — высокомерно произнес он, подхватил стопку кастрюль и понес куда-то, не забыв подмигнуть мне.

В наш кружок вторгся неуклюжий молодой человек с гладким юношеским лицом. О том, что он скоро станет мужчиной, напоминали его баритон и наглость. Нижняя челюсть была крупная, а глаза — темные, но не мрачные.

— Сидни Таттл, — Парень пожал руку сначала мне, а потом Луэлле, а затем обратился к Марселле: — Ма, не позволяй ему так себя вести. Его будут считать чудным.

Марселла была очень крупной женщиной, с широкими, как у мужчины, плечами, прямой спиной и решительными движениями.

— Оставь его, — сказала она, подходя к костру и собираясь снять со сковородки лепешку.

Сидни ушел, и Луэлла посмотрела ему вслед, хотя он ее, кажется, и не заметил.

Марселла разорвала лепешку на куски, глядя на нас поверх дымка.

— Трей что-то слишком дружелюбный. Вы зачем пришли?

У меня язык присох к нёбу, но Луэлла ответила сразу:

— Мы вчера услышали пение, раздававшееся из вашего лагеря, и оно было прекрасно. Мы надеялись, что нам повезет услышать его еще раз.

Марселла оставалась угрюмой.

— Мы не поем для чужих, — отрезала она. — Во всяком случае, не на своем языке. Тем более когда за нами подглядывают.

Я дернула Луэллу за рукав, но ее уже было не остановить:

— Мы не хотели ничего дурного, просто проходили мимо. Это так красиво! Любой бы остановился послушать.

Марселла поворошила костер, и из него полетели искры.

— Я же говорю, что мы не поем для чужих.

В горле стало сухо от волнения. Я хотела уйти, но Луэлла стояла как вкопанная.

— Я — мисс Луэлла Тилдон, а это моя сестра, мисс Эффи Тилдон. — Она присела. — Вы — Марселла Таттл из Сассекса. Следовательно, мы официально представлены друг другу и больше не можем считаться чужими.

Уголок рта Марселлы дернулся, будто она с трудом сдержала улыбку. Женщина оглядела Луэллу и снова поворошила костер.

— Ваши родители знают, что вы здесь?

— Разумеется, — ответила Луэлла. — Отец говорит, что вы честные торговцы лошадьми.

— Ха! — усмехнулась Марселла. Потом посмотрела на меня и кивнула в сторону двух стульев: — Садитесь.

Такого тона ослушаться было нельзя.

Когда мы сели, Луэлла ущипнула меня за руку. Это значило: «Я же говорила!» Она всегда все делала по-своему.

Нам протянули тарелки из костяного фарфора, не хуже тех, какими пользовались у нас дома, и мы поставили их на колени, пытаясь не уронить куски лепешки. Тесто было хрустящее, плотное, с изюмом. Я никогда не ела ничего, приготовленного на открытом воздухе, и представляла, что чувствую хруст земли и запах пепла. За откинутым пологом виднелась чистенькая комната со шкафом и широкой кроватью на деревянном каркасе, покрытая бежевым покрывалом. Цыгане казались цивилизованными, как папа и говорил, но все же я чувствовала в них нечто, заставлявшее меня вспомнить мамины страхи. От них исходила некая таинственная энергия, как будто ритм их музыки — даже в полной тишине — отдавался в самой земле вибрацией.

Чуть поодаль остановилась смуглая черноволосая девочка. Она казалась ровесницей Луэллы — по крайней мере, фигура у нее была настолько же развитая. Увидев, как я рву хлеб зубами, она широко улыбнулась. Я почувствовала себя выставленной напоказ, застигнутой за поеданием лепешки прямо на улице.

Подойдя к нам, девочка уселась на землю, спрятав ноги под юбку, вышитую красными, синими и желтыми цветами.

— Я Пейшенс, — сообщила она, и мы представились в ответ.

Марселла протянули Пейшенс кусок хлеба, и та принялась его жевать, разглядывая нас такими же темными и ясными глазами, как у ее брата Сидни. Интересно, откуда взялся светленький Трей, настолько не похожий на брата с сестрой?

Новости о нашем появлении распространились по лагерю, и вокруг собралась толпа детей с разными зверюшками. Один мальчик держал козу на веревке, которая, видимо, совершенно не возражала, чтобы ее таскали за шею. Второй мальчик, в бриджах с грязными пятнами на коленях, поставил на землю круглую клетку с канарейкой, яркой, как яичный желток. Птичка наклонила головку и встопорщила сияющие перышки, когда мальчишка открыл проволочную дверцу и сунул руку внутрь.

— Я ей крылья подрезал, так что она никуда не улетит, — пояснил он, вынимая птичку и пересаживая ее на мой палец.

— Прелестно! — воскликнула Луэлла, глядя, как канарейка перемещается по моей руке. — Можно?

Птичка бесстрашно перебралась к ней, Луэлла засмеялась и осторожно погладила желтенькую головку.

Остальные дети подошли ближе. Неряшливая девчонка забрала у меня пустую тарелку и посадила мне на колени кролика. Его лохматый серый мех был таким густым, что я с трудом могла понять, где у кролика голова, а где хвост. Стоило мне поднять его, как он отчаянно лягнулся и поцарапал мне руку.