Балдежный критерий - Уильям Тенн

Он украдкой взглянул на Джадсона, убедился, что того интересует только рагу на тарелке, и тихо сказал мне:

— Если ты решил, что я тебе не доверяю, Дэйв, то извини. Для всей этой секретности есть веские причины, уж поверь мне.

— А это твоя забота, — коротко ответил я. — Ты мне платишь не за то, чтобы я задавал вопросы. Но скажу тебе честно — я не отличу осциллографа от индикатора. А если и отличу, то никому не скажу.

Алекс поерзал на твердой деревянной скамейке и прислонился спиной к металлической стенке.

— Ты знаешь, что я пытаюсь сделать, — сказал он. — Я посылаю высокочастотный луч на Луну. Часть его поглощается ионосферой, но часть проходит и отражается от лунной поверхности. Я улавливаю это отражение, усиливаю, регистрирую на фотопластинке его силу и мельчайшие изменения направления и немедленно посылаю второй, слегка отличающийся луч. И таким способом, посылая луч за лучом, я создаю весьма детальную и точную карту Луны, снятую с очень близкого расстояния. Мой многоуровневый радар посылает несколько более мощный луч, чем те, что были доступны ученым прежде, но по сути это такой же, ничем не отличающийся от других радар. Его можно было создать, приложив минимум усилий, уже десять лет назад. Но почему его не создали?

Рагу на моей тарелке остыло и превратилось в неаппетитную массу, но я невольно заинтересовался его словами.

— Это не было сделано, — продолжил он, — по той же самой причине, из-за которой мы до сих пор не предпринимаем межпланетных путешествий, не создаем шахт на океанском дне и не приживляем к культям после ампутаций конечности, взятые у трупов. Никто не видит в этом прибыли, немедленной и верной прибыли. Поэтому те скромные исследования, которые необходимы для заполнения узкой щелочки между знанием, которое у нас уже есть, и знанием, которое у нас почти есть, так и остаются без финансирования.

— Но работа в этих областях продолжается, — заметил я.

— Работа-то продолжается. Но с какой черепашьей скоростью, в каких жалких условиях! Слышал ли ты легенду о том, как мой тезка Александр Македонский облетел вокруг света, оседлав огромную птицу? Он подвесил к концу длинного шеста кусок мяса и держал приманку перед клювом птицы. Сильный порыв ветра подтолкнул мясо к птице, и она его проглотила, но Александр немедленно вырезал кусок мяса из своего тела и прикрепил его к шесту. Так ему удалось завершить путешествие, пока птица отчаянно пыталась дотянуться до мяса и летела все быстрее и быстрее.

У разных народов героями этой легенды становились разные люди, но она доказывает, насколько хорошо древние разбирались в мотивах человеческого поведения. Кстати, она также служит превосходной иллюстрацией законов компенсации. В каждом столетии человек должен предлагать себя в качестве наживки, чтобы прогресс не превратился лишь в слово на странице словаря. Поэтому мы не имеем права заявлять, будто движемся вперед, если не используем новые возможности.

Я помешал рагу тяжелой ложкой, отодвинул тарелку и потянулся за кофе.

— Я понял твою мысль. Но зачем ты мне все это рассказал?

Алекс встал, потянулся и направился к двери. Я хлебнул кофе, смущенно улыбнулся миссис Джадсон и последовал за ним.

Когда мы вышли из хижины, нас окутала темная и прохладная невадская ночь. Таинственно искрились мириады звезд. Неужели это черное, приглашающе распахнутое пространство и есть естественная среда обитания человека будущего, владения, дожидающиеся, пока хозяин не проложит повсюду огненные тропы? Неужели крошечные люди-букашки действительно станут правителями этих бескрайних пространств? Я попытался представить себе ощущения пилота, закладывающего резкий вираж и заходящего на посадку — там, в другом мире, — и пальцы невольно шевельнулись, нащупывая еще не придуманный и пока не существующий штурвал.

— Вот карты, которые я уже успел сделать, — сказал мой наниматель. Мы стояли в лабораторной хижине, забитой трансформаторами, какими-то кошмарными конструкциями из витого стекла и пучками проводов, тянущимися к огромным осциллоскопам.

Я небрежно взглянул на карты; я же не астроном. Но потом пригляделся к ним внимательнее.

Оказалось, это вовсе не карты, а фотографии — более тысячи аэрофотоснимков, — сделанные с примерно одинаковой высоты около пятисот футов. Мне доводилось видеть аэрофотоснимки, но только не с такой четкостью деталей. Можно было даже сосчитать камешки на поверхности; четко различались ямки и тончайшие трещины.

— Они очень хороши, — сказал Алекс и нежно погладил глянцевый листок. — Это часть кратера Тихо Браге.

— Но почему, во имя Сэмюэла Алоизия Хилла, ты их не публикуешь?

— Пока еще не могу, — Казалось, у него сейчас мучительно рождается твердое решение, — Сперва мне нужно кое-что проверить. А сейчас я вынужден доверить тебе судьбу усилий всей моей жизни и попросить тебя выполнить одну весьма неприятную просьбу. Пока что я не могу ничего объяснить; наш сегодняшний разговор был чем-то вроде приложения к этой просьбе. Но когда-нибудь ты все поймешь.

— Выкладывай. Я лояльный работник и люблю свою фирму.

— Тогда запоминай. Я хочу, чтобы ровно через неделю ты отправился в Канаду, в северные леса, прихватив с собой несколько пакетов. Я дам тебе карту, где кое-какие места будут помечены крестиками, а координаты этих крестиков указаны на полях — широта и долгота в градусах, минутах и секундах. На месте каждого крестика ты должен примерно на глубину двух футов закопать по пакету — но точно в точке с указанными координатами. Затем уезжай.

— Что?

— Уезжай и забудь о том, что видел эти пакеты. Не смей их видеть даже во сне. Затем минимум три года не встречайся со мной… ну разве что в общественных местах. Забудь, что когда-либо работал на меня. Глайдер можешь оставить себе, а в качестве прощального подарка я добавлю к нему и чек на крупную сумму. Ты выполнишь мою просьбу?

Я ненадолго задумался. Смысла в его словах я не уловил, но знал: он сказал мне все, что намеревался сказать.

— Ладно, Алекс, согласен. Я все сделаю.

— Ты справишься, — произнес он с огромным облегчением. — И гораздо лучше, чем сам думаешь. Просто подожди пару месяцев. Когда корифеи всего мира начнут слетаться сюда стаями, то каждому, кто когда-либо работал со мной, посвятят лекции и пышные статьи в журналах. Только не прикасайся к ним антенной передатчика.

— Я в любом случае не стану, — рассмеялся я. — Потому что в эти игры не играю.

Алекс выключил свет, и мы вернулись к Джадсонам весьма довольные друг другом. Именно так хороший парень по имени Александр Парке взошел на алтарь истории. И когда я думаю о главной амбиции, которая подвела его к нашему разговору, то поступок ФЛК кажется мне жестоким и даже мелочным.

* * *

Неделю спустя я уже прыгал блохой по канадским лесам, откладывая обернутые брезентом яички и пользуясь при этом столь подробной картой, что ее понял бы даже школьник.

Газеты привлекли мое внимание, когда я сел в Сиэтле. На первых страницах были напечатаны огромные фотографии из тех, что мне показывал Алекс, а пониже красовались снимки поменьше, на которых маленькую голову Алекса окружали густобровые и седоволосые головы профессоров из Оксфорда, Иркутска и еще восточнее.