Тени Богов. Искупление - Сергей Малицкий

– Не верю в колдовство, – нахмурился Торн. – Разве только упругость может заставить их сжиматься? Тогда почему камень не поврежден? Или стрикс не подобен черному янтарю? Он же мягкий! Ты торгуй, но не завирайся! Я еще не видел ни одного колдуна, который бы не жульничал, а на самом деле колдовал.

– Что без сомнений указывает только на одно обстоятельство, – рассмеялся Раск, – ты еще действительно не видел ни одного колдуна, который не жульничал, а на самом деле колдовал.

– А с чего бы это ему уменьшаться? – не поняла Гледа.

– Когда он тратит себя на исцеление, то уменьшается, – объяснил Раск. – Твоему отцу нечего бояться, его камень приклеен к кулону. Думаю, он станет уменьшаться, не отклеиваясь.

– Я ношу его уже не первый год, и он не уменьшился ни на волос, – отрезал Торн.

– Просто не было причины, – растянул губы в улыбке Раск.

– Жатвы, – повторила Гледа.

– Прикуси язычок, Гле! – повысил голос Торн. – Нечего болтать попусту. Заладили… Лучше скажи, поможет ли этот камень Лики и сколько он стоит?

– Ничего не могу сказать о помощи Лики, – признался Раск. – Или ты о всяком юнце готов сказать, поможет ему тот же меч или пика? Одно точно, отсутствие меча не поможет никому. Так и с камнем. Особенно с таким. Поэтому он очень дорог. Его цена – тысяча золотых монет.

– Сколько? – удивился Торн.

– А чего ты хотел? – развел руками Раск. – Или стриксы с лотков продают? Поищи их в Альбиусе… Если только крупинки, которые вставляют в уши. Это ж не просто так, отколоть кусочек от менгира. Откалывали, и что толку? Нет, добыть стрикс – большое искусство. Редкое искусство. Пожалуй, таких умельцев больше уже и нет. В Беркане во всяком случае. Поэтому и цена. Но я могу подождать полного расчета скажем… лет пять. Тебе я верю.

– Тысяча золотых монет… – пробормотал Торн. – Мой дом стоит немногим больше. Это дорого.

– Не дороже жизни, которую такой камень может сохранить, – заметил Раск. – Берешь?

– Ты с ума сошел, – отмахнулся от старого знакомца Торн.

– Тогда вот, выбирай, – Раск поставил на стол корзинку с серебром. – Только для тебя, Торн. Один золотой за любое, самое богатое украшение из серебра. И смею заметить, среди них есть и украшения с рубинами. Они куда дороже гранатов. И дороже золота в том числе. Твоей Лики понравится. Но я бы подумал…

– О чем? – не понял Торн.

– О стриксе, – понизил голос Раск. – Жизнь стоит дороже тысячи золотых.

– Смотри, папа! – закричала Гледа, выдергивая из корзинки серебряную диадему с багровыми камнями. – Представляешь, как это украсит волосы мамы?

– Чья-то жизнь требует обмена на камень? – нахмурился Торн, развязывая кошель.

– Пока… не знаю, – ответил Раск, как будто прислушиваясь к чему-то.

– Бам… – донесся из-за стены удар колокола в часовой башне.

– Всегда удивлялся, как ты живешь здесь? – Положил на зеленый бархат золотой Торн. – Звонарь отмечает время четыре раза в сутки, в том числе ночью. Мой дом не близко, и то звон докучает. А ты как? Просыпаешься всякий раз?

– Дело привычки, – прошептал отчего-то вдруг побледневший Раск, вытащил из-за стола мешок и начал торопливо вытряхивать в него выдвижные ящики из шкафов.

– Бам… – донесся второй удар.

– Хотя, – Торн еще раз осмотрел диадему, удовлетворенно кивнул и сунул ее в сумку, что висела у него на плече, – я бы на месте бургомистра открутил звонарю голову. До полудня еще полчаса.

– Хороший выбор, – зачастил Раск. – Конечно, стрикс лучше, но и серебро – хороший выбор. Не знаешь, когда пригодится.

– Пригодится? – не понял Торн. – О чем ты?

– Если что… – блеснувший бисеринами пота Раск затянул раздувшийся за секунды мешок, с сожалением огляделся, подхватил и накинул на плечо резной топор с изогнутой рукоятью и плетенным ремнем, нахлобучил на голову суконный треух и выкрикнул, протискиваясь между шкафами, – то захлопните дверь, хотя можете выйти и через задний двор!..

– Да куда ты? – крикнул вслед Раску Торн.

– Подальше отсюда! – хлопнула дверь где-то в глубине лавки.

– Сошел с ума, – предположил Торн. – Вместе со звонарем.

Разноцветные лучи, пронизывающие витражи окон, померкли, словно тучи заволокли небо.

– Нет, – прошептала Гледа.

Они вышли на рыночную площадь и замерли. В нависших над городом тяжелых тучах продолжал редко и монотонно бить колокол, но больше не было никаких звуков, разве только резал уши хрип бургомистра, который, привалившись к стене ратуши, умирал, исторгая из носа и рта струйки крови. И все пространство площади, все проходы между торговыми рядами, все было заполнено телами, но не мертвыми, а павшими ниц, павшими в ужасе, и, что было страшнее всего, ужас сковал пасти и клювы и всякой домашней живности на ярмарке, а если кто из упавших захотел бы зарыдать, неминуемо должен был умереть от удушья или от разрыва сердца.

– А ты крепок, – услышал Торн не голос, а как будто шорох, скрип, уханье в ночном колодце, грохот железа, вой ветра в трубе, шелест стального меча о воздух, скрежет внутреннего жернова каменного великана, обернулся и оцепенел. Перед ним стояло чудовище.

Оно напоминало человека, но не было им. Превышая Торна на голову, оно повторяло человека каждой линией, но если бы даже сравнялось с ним ростом и совпало стройностью и шириной плеч с самыми бравыми стрелками Альбиуса, все равно осталось бы чудовищем, потому что едва различимые отличия от человека были страшнее любой фантазии, сами по себе порождали ужас и тошноту. В нем все было невыносимо. Кожа, рассеченная трещинами, как будто ее наклеивали на глиняную куклу серыми кусками, заворачивая края внутрь. Мышцы – не вздутые, как у цирковых силачей, а свитые из жгутов, оплетающие руки, грудь, живот, шею и едва не разрывающие на стыках серую кожу. Длинные пальцы с плоскими серыми ногтями, сжимающие кожаные, как будто кровоточащие, посеченные заклепками, ремни, которые стягивали чудовищное тело от пояса до плеч, местами уходя в плоть. Сверкающая серым металлом чудовищная глевия, торчащая над ужасным плечом. Бронзовые штыри, пронзающие тело над ключицами и под ребрами, заглушенные стальными кольцами и соединенные цепями. Длинная, до узких и серых босых ступней юбка из темной ткани и вымазанный в крови кожаный фартук поверх нее. Серое, безжизненное лицо, кожа на котором распадалась по лицевым складкам на те же куски. Черные, словно масляные волосы, заплетенные в десяток косиц. И мутные, узкие прорези будто заплывших черными бельмами глаз.

– Действительно крепок, – или повторило чудовище, или эхо вернулось к Торну с другого края рыночной площади, и он понял, что нужно упасть. Распластаться ниц, вжаться в землю, вгрызться в заплеванный ярмарочный камень, обратиться в высохшее дерьмо, и пошатнулся, чтобы сделать это немедленно, но почувствовал за спиной Гледу, которая стояла, ухватившись за его пояс, и не давала ему распластаться – удерживала его вертикально, или же сама держалась за него, чтобы не упасть, и остался стоять. Стиснул зубы, чувствуя, как скалывается с них эмаль. Сжал кулаки, разрывая ногтями ладони. Зарычал вполголоса, чтобы не завыть, не заскулить в голос. И напряг колени и чресла, чтобы не обмочить штаны.