Император - Денис Старый

пока тактически Фридрих меня переиграл. Хотя я очень надеюсь, что стратегически прусский король уже не оставил себе шансов на победу.

— Ваше Императорское Величество! Вы не спите? — спросил Шешковский, заходя ко мне в палату.

— Заходите, Степан Иванович! — сказал я.

— Я встретился с Екатериной Алексеевной, которая нынче в другом крыле больницы, — начал доклад глава Тайной канцелярии.

— Ну, что она? — задал я пространный вопрос, который был понят моим безопастником.

— Призналась, ваше величество! — с каким-то облегчением отвечал Шешковский. — Сказала, если поговорит с Вами, то готова сотрудничать.

— А ты, Степан Иванович, я смотрю, уже и рад, что Екатерина Алексеевна не очернила себя связями с прусскими выкормышами? — с нотками веселья в голосе сказал я.

Оказалось, что и я рад тому, что Екатерина не стала прусской шпионкой. И дело не только в том, что, случись обратное, то тень легла бы и на меня, а, скорее, это было нечто личное. Не хотелось вновь окунаться в те эмоции и переживания, что испытал ранее. Хотелось стабильной личной жизни или стабильное ее отсутствие. Хотя последнее менее предпочтительно.

Я не перестал оплакивать и жалеть об утрате Иоанны, но, находясь в том состоянии, когда пересматриваются жизненные ориентиры, понял, что мне дали очередной шанс что-то изменять. Я становлюсь более черствым и уже не позволю себе влюбленности, так как любые чувства императора могут по стечению обстоятельств привести к краху всей империи.

Очень хотелось бы увидеть Милоша Петровича, нашего с Иоанной сына, которого я собираюсь официально признать, пусть и без права наследования российского престола. Не стоит черстветь по отношению к детям. Родословная, которую написали Иоанне и ее психически неуравновешенному отцу, позволит Милошу взойти на трон в Сербии или вовсе, в созданной мной Югославии. Возможно, без русских штыков здесь и не обойдется, но на то я и отец, чтобы позаботиться о будущем своего сына. И, важно, чтобы будущее Милоша Петровича только упрочило положение Российской империи.

Шешковский пересказал разговор с моей женой. И тем самым меня озадачил. Я был благодарен Екатерине за то, что она прикрыла меня собой. Не хотел я этого и тогда, сейчас же хотелось отругать женщину за опрометчивый поступок. Искал подводные камни в поступке Катерины, как она может использовать свой поступок к собственной выгоде.

Мысли появились. Уже то, что сейчас ее насильственная отправка в монастырь может сильно сказаться на моей репутации, могло побудить женщину прикрыть меня собой. Но!!! Не могла она в долю секунды просчитать ситуацию, реально же рисковала, была готова умереть. Это только чудо, что пуля лишь разобрала ее кожу у плеча. Сейчас Катерина приходит и преспокойно сообщает о том, что шпион Фридриха передал ей письмо. И еще более странное для меня — Екатерина не воспользовалась ситуацией и не начала прорабатывать варианты своего регентства. Знала, что я выжил и иду на поправку? Кто-то проговорился?

— Оставим вопрос с Великой княгиней на потом! — сказал я, сам не заметив, что назвал Екатерину по титулу. — Что там произошло на Совете?

— Кирилл Разумовский, как мы и думали, начал двигать своего брата на регентство. Никита Юрьевич Трубецкой остался верен, даже пребывая в уверенности, что жить Вам осталось несколько дней. Разумовские общались и с лейб-медикусом Кандоиди и с Иваном Антоновичем Кашиным. Оба лекаря подтвердили легенду, что Вы при смерти. В «Петербуржских ведомостях» вышла статья, где описываются Ваши ранения, как несовместимые с жизнью. После этого братья и стали действовать. Алексей Разумовский решился обнародовать свидетельство венчания с Елизаветой Петровной, — докладывал Шешковский.

— Это хорошо, что Разумовский не заметил подмены свидетельства! — сказал я.

Действительно, он был законным мужем тетушки. Только такие родственнички мне нужны ровно на столько, насколько необходима корове пятая нога. У Разумовского было выкрадено свидетельство. После его переписали, почти что все слово в слово, но за малым исключением — изменили имя священника, который их венчал, сделали ошибку в названии храма. Была полностью переписана и церковная книга, откуда убрана запись о венчании Елизаветы и Алексея. Священник, что венчал государыню и певчего хора, сейчас готовится к отправке в Америку, там епископы нужны, скорее, только один епископ. Так что опровержение в газете будет выглядеть, при необходимости, аргументированно.

— Они Миниха или Голицына не убьют? — спросил я.

— Я осмелился послать и к ним и к Неплюеву людей, чтобы предупредили. Пока вестовые доберутся, у нас все уже должно закончиться, — ответил Шешковский.

Я не стал осуждать его инициативу, хотя те же вестовые могут быть перехвачены. Ну да, ладно! Уже все, что нужно готово, а иное еще сочиним.

— Что с этим мужеложцем Тепловым? — спросил я [здесь и далее по материалам дела о мужеложстве Григория Теплова].

— Вам интересны допросные листы? — спросил Шешковский.

— Нужно жить дальше, еще много работы впереди, а жизнь без улыбки уныла и сера. Так что повеселите меня подробностями! — сказал я и ухмыльнулся, предвкушая описания извращений.

— По делу о мужеложстве Григория Николаевича Теплова были опрошены на сегодня пятнадцать человек: восемь крестьян, остальные мещане, казак, два дворянина. Все они были преданы насилию. Вот, что по памяти могу сказать: «Будучи в доме Теплова, крепостной Лобанов подавал ему чай. Тогда наедине он, Теплов, выняв у Лобаного тайной уд, учинил малакию, а потом Теплов заставлял такую скверность делать и за щеку себе, что потому ж, боясь побоев, он и делал же, и за то вознаграждал Лобанова», — серьезно декламировал Шешковский.

— Мерзость! И таких случаев, включая и использование молодых парней, как с женщин, пятнадцать? — спросил я.

— Более того! Но были и те случаи, включая и сыновей некоторых видных сановников, когда потерпевшие не хотели признаваться, так как были едины в помыслах с Тепловым и занимались с ним непотребством добровольно, — сказал Шешковский.

— Это все занимательно! — у меня все-таки проскользнула улыбка. — Однако, чем нам поможет Теплов?

— После серьезного разговора с мужеложцем, он согласился наговорить и на Кирилла Григорьевича Разумовского. Григорий Николаевич уже убедил младшего пастушка, что тот имеет действительную возможность статься вторым человеком в государстве. При том, Теплов, утверждает, что у них с Кириллом была связь во время путешествия в Европе, — Степан Иванович не поддерживал мое веселье.

— Уже этим мы Разумовских прижмем. Что у нас полагается за мужеложство? — поинтересовался я, действительно, не зная, чем может грозить связь двух мужчин.

— Чай не в Европах, где отдельно внутренности человека жарят, как в Англии! Это только в Пруссии Фридрих отменил смертную казнь за подобные деяния, а в остальной Европе всех ждет смерть, — не ответил на мой вопрос Шешковский.

— А у нас недоработанное законодательство. Только и прописано, что за содомию в армии смерть, — сказал я.

Ответа и не нужно было, данный вопрос уже прорабатывался. Оказывается, что в гражданском судопроизводстве отдельных законов о скотоложстве или мужеложстве нет, все больше прописаны еще Петром Великим подобные законы в армии. Вот там — казнь, и без альтернатив!

Григорий Николаевич Теплов был очень, ну очень, близким другом Кирилла Разумовского, настолько близким, что ходили разные слухи, а Кирилл Григорьевич ссорился с женой. Супруга уходила из дома. А такой поступок мог быть в одном случае, если ей есть в чем существенном обвинить мужа. Тут банальная измена не котируется.

Сейчас же у нас есть показания самого Теплова, где тот в подробностях описывает похабщину, которую творил с пятнадцатилетним Кириллом в Италии, потом во Франции, потом в Австрийских Нидерландах. Такое вот содомийское путешествие.

В той истории, которая уже не повториться, дело Теплова было замято Екатериной Алексеевной. Видимо, женушка не хотела будоражить общество столь вопиющими подробностями жизни далеко не последних лиц в государстве. А там было чем заинтриговать даже самых искушенных. Тот же Казанова в своих записках писал, что был поражен и восхищен развратностям в доме Григория Теплова.

Это я уже потом вспомнил о прочитанном дневнике легендарного искусителя и извращенца Казановы.

Но я бы, может быть, и по-тихому приструнил этот вертеп разврата, но тут оказывались, пусть и косвенно, но задействованы высшие лица государства. А такой компромат — мечта! Теперь отцы своих развратных сыновей сильно задумаются и пожалеют, что не придушили чад во младенчестве.

Первоначально я предполагал оставлять Разумовских в качестве видимости оппозиции. Государю так же нельзя слышать только то, что