Фото на развалинах - Николай Пономарев

Надо что-то делать, в который уже раз подумал я.

Потом включил комп и написал «ПЛАН». План по оттеснению от Наташи опасного историка Карбони. И план по приближению Наташи к себе.

В дверь постучали. Ни раньше, ни позже. Когда я тут валяюсь с температурой и хочу, чтобы мать пришла, она занимается своими делами. А как у меня появляется дело — так она тут как тут. Стук я проигнорировал. А если я не открывал, то мать ко мне и не входила. Так она демонстрировала своё доверие и демократию в семье…

Что же я буду делать для приближения Наташи? Нужна была ревность. Из книг я уяснил, что во многих случаях женская любовь начинается с ревности. Ещё психологи говорили, что ревность разрушает организм. И ещё такое: ревность замыкает человека на одной проблеме, поэтому он становится неспособен увидеть более широкую проблему. К примеру, если какая-нибудь из Наташиных подружек будет ей непрерывно трещать о том, какой я замечательный, она непременно позавидует, потом приревнует, потом её на мне замкнёт. А за подружкой и ходить далеко не надо — вот она, Алиска Зеленина. Легкодоступная, уже и так слегка влюблённая в меня дурочка. Она и стала в плане номером 1.

Под номером 2 я написал: «В. В.» Даже влюбив в себя Наташу, следовало выжить Виктора Карбони из школы важным и справедливым делом. Он мне мешал и должен был уйти. Но Виктор Валентинович был куда более сложной проблемой, чем Алиска.

Я представил себя танком. Неумолимо двигаясь вперёд, я выискивал историка в прицел и стрелял, стрелял, стрелял…

Выписали меня в пятницу, выдав справку, что в школу я должен идти в понедельник. Я поклялся впредь держать себя в руках и прежде чем что-то сказать, как следует подумать. Противник был взрослый и умный, промахов больше быть не должно.

Пока я болел, изрядно похолодало, утром лужи промерзали и покрывались хрустящей корочкой. Я шёл из поликлиники по этому тонкому ледку, ломая его и наслаждаясь звуком. Потом подумал, что треснувший лёд — тоже хороший символ разрушения и непостоянства. Я присел у лужи напротив своего дома. Кто-то уже наступил на корочку, но, вероятно, это был ребёнок — потому что лёд не проломился, а только покрылся концентрическими трещинками. Я достал фотоаппарат из внутреннего кармана куртки и сфотографировал круги. Они напоминали паутину. Потом я продавил лёд ботинком и сфотографировал его изломы и выступившую из-под корки тёмную воду.

Заталкивая фотик обратно в карман, я услышал знакомое:

— Привет. Вылечился, клоун?

Я обернулся. Наташа шла из школы. В такую рань это могло означать только то, что она прогуливала какой-нибудь урок.

— Вылечился, — сказал я.

— И что, к Зелениной на день рождения идёшь?

— Иду.

Наташа помолчала, глядя на меня, потом улыбнулась:

— Не советую. Там будут одни девчонки.

— Хм, — я ехидно прищурился, — одни девчонки — это опасно. Изнасилуете ещё.

— Фёдоров, — Наташа подошла ко мне вплотную, всё ещё продолжая улыбаться, дотянулась губами до моего уха и тихо-тихо сказала: — Вот я смотрю на тебя и думаю — вроде парень как парень, а откуда в тебе столько говна?

— Кормят дома хорошо, — так же тихо и ласково ответил я ей. — А тебе так не хочется, чтобы я шёл к Алиске? Думаешь, историк придёт? Так не думай даже. Ему не положено. Он — педагог. А вы кто? Малявки.

Наташа отстранилась. Улыбка с её лица исчезла:

— Ну, Елисей, смотри. Я с тобой по-хорошему.

— И я тебя тоже люблю, — засмеялся я и пошёл к своему дому.

Честно говоря, я был не уверен, что Виктор Валентинович не придёт к Алиске, поэтому решил, что я туда пойду точно. Тем более предстояло начало реализации плана, то есть захват сердца Зелениной.

• • •

В воскресение я не поленился взять книгу «История пыток» и сходить в соседний магазин, где подарки упаковывали в идиотские коробочки с розовыми бантиками. Мать, трезвая и хмурая, делала дома уборку — сегодня прилетал из командировки отец. Когда я сказал, что ухожу на день рождения и могу вернуться поздно, она даже не спросила, к кому, кивнула и продолжила ходить с тряпкой по квартире.

Ровно в четыре я, как приличный человек, в парадной одежде, с подарочной коробкой в руках и кретинской улыбкой на полморды стоял у двери Зелениных.

Дверь мне открыла Алискина мамаша — сухонькая тётка предпенсионного возраста. Я видел её пару раз в школе и тогда ещё решил, что Алиска — дитя санатория. Ну это когда гражданки едут отдыхать в какой-нибудь ухрюпинский санаторий, делают себе там ребёночка и всю жизнь парят ему мозги сказочкой, что папа был космонавтом или подводником…

Улыбаться Алискиной маме было сложно. Ежу понятно, что я ей не понравлюсь. Не потому, что именно я, Елисей из 10 «в» класса — гад и отморозок, а потому, что ей не нравится вообще сама мысль, что у Алиски может быть парень. Тем не менее я вежливо поздоровался и улыбнулся. Тут же в прихожую прискакала сама Алиска, выхватила у меня подарок и уметнулась в комнату, пригласив проходить. Выглядела Зеленина сегодня просто верхом шизофренической абстракции — волосы закручены и собраны в некое подобие башни на голове, на лице не меньше килограмма косметики с блёстками, ярко-розовая кофточка с кружавчиками и воланчиками и красная юбка тоже с каким-то кружевом по подолу. Под это Зеленина умудрилась напялить обычные коричневые колготки, а на ногах её были тапочки с медвежьими рожицами. Увидев тапочки, я чуть не подавился от смеха.

— Лесь, проходи, садись, я щас, — Алиска поскакала на кухню.

Квартира у Зелениных была однокомнатная, стол поставили впритык к дивану, на диване уже сидели Наташа и Оля Морозова. Я кивнул им, огляделся и сел не рядом, а подальше — к письменному столу. Оттуда было всё отлично видно. Оля и Наташа о чём-то трепались, но, увидев меня, перешли на шёпот. На столе рядом со мной стоял магнитофон, рядом — ворох кассет. От нечего делать я принялся в них копаться. Думал, найду приличную музыку и поставлю. Куда там. Слушала Алиса сплошь попсовую чушь, из которой нормальные люди вырастают в шестом-седьмом классе. Над столом даже висело несколько постеров со смазливыми голубоватыми мальчиками из популярных групп. Боже мой, и эту идиотку мне надо очаровывать…

Тем временем Алиска вернулась — теперь уже не в тапках, а в туфлях на каблуке — и радостно сообщила:

— Мама ушла к соседке на пару часов, так что мы одни.

— Ну тогда что, — сказал я громко, — начнём веселиться? Пить водку, или что там у нас сегодня есть?

Я подошёл к столу, взял бутылку и вслух прочитал:

— Советское шампанское. Девочки, не боитесь опьянеть? А то мало ли что… Разнузданные пляски на столе и всё такое…

— Пошляк, — засмеялась Оля.

Наташа отреагировала иначе. Она встала, подошла, вырвала у меня бутылку и спокойно сказала:

— Елисей. Ты теряешь квалификацию. Шутка, а в ней ни могил, ни изнасилований. Незачёт!