Финал в Преисподней - Станислав Фреронов

смыслу позиции, к иудейству относятся не только этнические евреи, но все, кто вольно или невольно в чём-либо евреям способствует — «изменники», «марксисты», «красные», «буржуа» могут принадлежать к любой нации). Между ними многочисленные промежуточные категории, в основном пассивная «женственная» масса, нуждающаяся в руководящем «мужественном» начале.

Задача арийской расы и германского государства — завоевать мировое господство. Задача фюрерского слоя и нацистской партии — установить непререкаемую иерархию власти. НСДАП раздавит иудейского врага, искоренит парламентское разложение, создаст и возглавит новое государство. На основе железного, военного авторитета лучших личностей лучшей расы. И здесь весьма демократично открывается довольно широкий простор, обеспечивший нацизму мощную социальную базу. Каждый ариец, каждый немец, будь он аристократ или пролетарий, промышленник или крестьянин, инженер или купец, может и должен стать одним из фюреров. Если докажет кондиционность своей личности. Если проявит жестокость.

На мировой арене великой цели служит геополитика, направленная на завоевание германскими арийцами жизненного пространства. Прежде всего — на Востоке, где Россия, утратившая немецкое руководство и захваченная евреями-большевиками, так и так обречена на гибель. Ближайший рубеж — сломать Версальскую систему, восстановить мощь германской армии. Дальше — война, война, война, ныне и присно, сейчас и вечно. «Не по принципам гуманности утверждается человек, а в самой жестокой борьбе» (А. Гитлер).

Остальное Гитлер фактически признаёт малозначимым — республика или монархия, капитализм или социализм: Всё дозируется по мере надобности для вождизма, расизма и прежде всего для войны. Скажем, среди социальных групп фюрер благоволит к аристократии и рабочему классу — правда, не столько к реально существующим, сколько к неким «арийским» идеалам. Положительно относится к среднему сословию. Надменно презрителен к погрязшей в материализме буржуазии, склонной сдаваться «иудомарксизму». Зато со всем доступным пафосом превозносит солдата — это ценится по-настоящему.

Это бывает удобным

Всё бы понятно, но напрашивается вопрос: зачем? Какой смысл владеть жизнью, где царит перманентная смерть? Грубо говоря, в чём тут кайф? Или это вопрос медицины, замешанной на мистицизме? Нет, явление вполне объяснимо.

Смерть одних бывает образом жизни других. Самоутверждением, обеспечивающим социальный статус и экономический доход. Команда «Фойер!» становится удобным методом внеконкурентного управления. В силу ряда исторических причин в Германии второй четверти XX века сложился организованный слой, претендующий на отправление власти с использованием указанной методологии (подобно тому, как в России к 1918-му сформировался слой протобюрократии, претендующий на внеконкурентное директивное управление системой коммунистического единообразия). Идеология гитлеризма с предельной тевтонской откровенностью выразила социальные устремления этого слоя (подобно ленинизму, в котором, однако, значительно большее место занимала демагогия в духе европейского Просвещения).

«Майн кампф» не оставляет сомнений: высшая и конечная ценность гитлеризма — насилие как таковое. Вождизм и расизм открывают для него бесконечные перспективы, продолжая в вечность. Главное даже не победа, а война, которая и есть победа. Производство трупов самоцельно. Ради этого создавалась тоталитарная партия фюрера, проектировалось по фюрер-принципу будущее расистское государство, готовилась война за жизненное пространство. Кровь ради смерти, смерть ради крови — в этом идеология нацизма действительно не знала аналогов в мировой истории. Ближайший родственник — коммунизм — всё же ставил высшей целью порабощение человека, не настаивая на его уничтожении. И, по обыкновению Гитлера, всё сказано сразу и до конца. После «Майн кампф» никто не имел оснований оправдываться, будто не знал.

ФРОНДА БРАТВЫ

Бьётся мучительно колокол

Странным звучаньем родным…

В. Шалыт

Лучшее в худшем

Трагическую историю второй четверти XX века трудно понять, если не учесть частный, но важный фактор: особенности социально-политического расклада в Германии времён Второго рейха и Веймарской республики. Успехи НСДАП были во многом обусловлены тяготением тогдашней немецкой элиты к некоторым идеям «Майн кампф».

Чиновно-бюрократическое сословие, наследственная аристократия, генералитет, крупная буржуазия, «сливки» интеллигенции традиционно характеризовались в этой стране жёстким феодально-элитарным менталитетом и придерживались авторитарной, монархо-этатистской позиции (реформы барона Штейна — исключительный для Германии эпизод). Крупный капитал, возникший здесь как «подсобный слой» чиновников и землевладельцев, сильно отличался от английских, французских или американских братьев по классу: он не был склонен ни к буржуазной демократии, ни даже к либерализму. Дворянский кнут, свистящий над чернью, понимался как лучшая принадлежность лучших людей. Отсюда сотни тысяч марок Бехштейна или Тиссена, засылаемые в партию «расы и личности».

Соответственно, освободительные демократические тенденции в Германии традиционно шли снизу и слева, если вообще не извне (как на рубеже XVIII–XIX веков из якобинской и наполеоновской Франции). Закономерно, что главным оплотом немецкой демократии стала марксистская СДПГ. Гражданско-правозащитная линия была заметна в партии Центр, но она объективно ограничивалась католической частью общества и во многом опиралась на национальные меньшинства — французов крайнего запада, поляков крайнего востока.

Как безумно это ни звучит, не всё в НСДАП было чистым негативом. Изначальный национал-социализм был плебейским движением «рвани и черни», что в германских условиях давало социально-освободительный, демократический заряд. В партию шли антикоммунисты, в реальном драйве сумевшие поставить заслон уличному «красному террору». В партию шли плебейские радикалы, стремившиеся опрокинуть пирамиду социальной иерархии, задвинуть наследных «фонов» и денежных тузов, утвердить на её месте вольницу вооружённой черни. Сплав этих направлений в единую тенденцию объективно имел прогрессивный характер. Не фюрер стал её последовательным политическим выразителем в 1920-х, хотя именно он воспользовался этой силой.

Подавление «Пивного путча» временно застопорило развитие нацизма — германского тоталитарного движения, намертво завязанного на фигуру Адольфа Гитлера. Зато на авансцену выдвинулся германский фашизм — «филиал» международного праворадикального движения, в условиях Германии развивавшийся на базе движения фёлькише. 1924–1927 годы стали временем драматической внутренней борьбы между праворадикальными и тоталитаристскими тенденциями НСДАП.

Трое в фашистской лодке

Пока Гитлер описывал свою борьбу, НСДАП, в которой нелегально состояли несколько сот активистов, переживала нелёгкие времена. Провал «Пивного путча» не прошёл даром. Партия была запрещена, штурмовые отряды распущены, главари расселись по камерам, разъехались в эмиграцию, залегли на дно, приструнились. Продолжал бороться по-военному стойкий и по-крутому отмороженный Рем, частично восстановивший СА под временным названием «Фронтбанн» — но именно к нему Гитлер проявлял демонстративное охлаждение. Руководящие полномочия фюрер временно делегировал Розенбергу, однако все усилия расового мистика уходили на грызню с Эссером и Штрейхером. Ситуация объективно складывалась в пользу внебаварской части нацистского актива, до 1924-го пребывавшей во втором эшелоне.

НСДАП в свои первые годы действовала в консервативно-католической аграрно-ремесленной Баварии. В индустриальных регионах Германии, средоточиях крупного капитала и организованного пролетариата, её функции выполняла Немецкая народная партия свободы (ДВФП), ставшая подлинной структурой германского фашизма. Здесь дули совсем