Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

Демобилизация коснулась и 5-й Кубанской кавдивизии. Она была преобразована в кавалерийскую бригаду, в которую входили три полка. Одним из них стал командовать Рокоссовский. Не было тогда в городке ни благоустроенных казарм, ни столовых, ни клубов, ни домов начальствующего состава. Командиры и бойцы жили в частных домах; лишь гораздо позже полки бригады стали квартировать в «красных казармах» на окраине городка. До Гражданской войны там размещались пограничные войска. Теперь, после ремонта, казармы получили наименование «Пламя революции». Он работал тогда по 15–16 часов в сутки, но пришлось заниматься не только боевой подготовкой. Вот приказ командира бригады, весьма характерный для армейской жизни той поры: «1. С 20-го июля прекращаю в частях вверенной мне бригады, находящихся в лагерях, строевые занятия и приступаю к полевым и хозяйственным работам по обеспечению вверенных мне частей всем необходимым на предстоящий зимний период. Исполняющему должность комполка 27 тов. Рокоссовскому до 24-го сего июля остаться в лагерях, ведя занятия и подготовительные работы хозяйственной кампании. 25 же июля, оставив конный состав в лагере с необходимым количеством красноармейцев и комсостава, перейти пешим порядком на дровозаготовку в район Троицкосавска, к каковым и приступить самым интенсивным образом…»

Так, чередуя погоню за бандитами со строевыми занятиями, заготовкой дров и сельскохозяйственными работами, командовал Рокоссовский полком в 1922–1923 годах.

2

Из окон квартиры, которую снимал Рокоссовский, были видны песчаные холмы и сверкающие на солнце черепичные кровли башен монгольского города Маймачена. Квартира ему нравилась: одна солнечная комната, стол, два кресла, диван, на стенах китайские акварели, гостиная и столовая, общая с хозяевами.

Хозяйка, Елизавета Ильинична, в шутку Рокоссовскому напоминала:

— Живешь ты, Костя, один как сыч. Жениться тебе надо. Такой видный парень, за тебя любая девушка с закрытыми глазами выскочит.

— Что-то не скачут, Елизавета Ильинична.

— Значит, плохо стараешься.

— Что ты пристаешь к человеку! — вступался за него хозяин. — Приспичит — женится. Вон какие крали по улицам шлепают — выбирай любую.

Но любая для Рокоссовского не подходила. В прошлом году он приметил в местном театре черную, как цыганка, невысокую девушку. Она задела его сердце и пришлась ему по душе. Но сколько потом он ни высматривал ее среди театральной публики, найти никак не мог. Он очень переживал, что не осмелился к ней подойти и познакомиться. Он понимал, что за время войны очерствел душой и растерял тот небольшой опыт общения с девушками, какой имел до армии. Ему уже шел 28-й год, и пришла пора обзаводиться семьей.

В редкие часы одиноких раздумий его иногда охватывало сознание непоправимой ошибки: несколько мгновений нерешительности стоили ему теперь мучительных переживаний. Он даже плохо помнил содержание пьесы, шедшей тогда в театре. Дело в том, что та девушка сидела в партере — как раз напротив ложи для почетных гостей, откуда он не сводил с нее глаз.

С тех пор прошло более года, но он хорошо помнил ее красивое продолговатое лицо, прямой изящный носик, короткую стрижку черных волос, над темными бровями забавные завитушки, которые она часто поправляла обнаженной до локтя рукой. По всей вероятности, она чувствовала на себе взгляд Рокоссовского, видимо, поэтому время от времени поглядывала на него темными выразительными глазами и едва заметная улыбка появлялась на ее красиво очерченных губах.

3

Шла весна 1924 года. После двухмесячной лагерной жизни Рокоссовский взял себе выходной — не все же время корпеть в казарме. Он вышел из дому и спустился в Нижнюю Кяхту. Ему захотелось побродить по городу одному.

Деревья одевались в весенний наряд. Пушистые, словно цыплята, фиолетового цвета подснежники густо покрывали склоны холмов. С одной стороны горизонта на фоне Троицкого собора проступали темные леса, с другой — белели церковь Вознесения и Гостиный двор, вдали, на равнине, усеянной рядами деревянных домов с резными наличниками, смутно вырисовывалось массивное здание Краеведческого музея. Это был, пожалуй, самый лучший музей Забайкалья с богатой коллекцией экспонатов и старинных книг, образцов флоры и фауны края.

Стояла тихая весенняя погода. В окнах домов, в гранях песчинок отражались лучи полуденного солнца, воздух был насыщен запахом трав и леса.

Уже несколько месяцев подряд он не видел гражданских лиц, в лагерях одни военные, и вот на тебе — толпы празднично одетых людей. По их лицам можно было судить, что они устали от братоубийственной войны и соскучились по мирной человеческой жизни.

Он медленно ходил по городу, всей грудью вдыхая тугой весенний воздух и ощущая на лице легкие прикосновения ветра.

Он присел на скамейку в сквере, в противоположном углу которого сидела молодежь. В центре круга парень играл на гитаре, рядом сидела девушка и пела. Рокоссовский прислушался к мелодии. Голос девушки был грудной, ровный и приятный. Из-за расстояния трудно было разобрать слова, но мелодию можно было понять — она пела о несчастной любви, о долгой разлуке…

Рокоссовский поймал себя на том, что он думает о той девушке, что встретилась ему в театре и постоянно будоражит его воображение. Он встал, глянул на молодежь и направился в сторону Краеведческого музея. Он решил остаток выходного дня посвятить истории теперь уже для него родного края.

Когда он подошел к музею, навстречу ему по ступенькам, стуча каблучками, живо спустилась девушка. Рокоссовский поднял глаза и — о чудо! — это была его цыганка. Во всем ее облике, стройном и гибком стане, смуглой коже чувствовалось, что кто-то из ее предков принадлежал к роду, вышедшему когда-то из индийских племен.

— Девушка, здравствуйте, — улыбнувшись, сказал Рокоссовский.

— Здравствуйте, — ответила та, спрыгнув с последней ступеньки и собираясь уходить.

— Вы торопитесь? — Он твердо про себя решил — не теряться ни при каких обстоятельствах.

— Да, меня ждут дома.

— Можно вас на минуточку? — сказал он, увлекая ее в сторону, подальше от посетителей музея.

— Н-ну, если только на минутку, то можно.

— Меня зовут Константин Рокоссовский, а вас?

— Юлия Петровна Бармина, — удивленно подняла глаза девушка.

— Разрешите вас проводить.

— Вы со всеми так бесцеремонно знакомитесь? — спросила она, окинув его насмешливым взглядом.

— Н-нет, только с вами.

— А почему такое исключение? — спросила Юлия, взглянув на него своими черными, загадочными глазами.

Рокоссовский даже на время растерялся. Ему показалось, что она просветила его насквозь. Хотя все мысли в отношении этой девушки у него были светлыми, но все равно она вынудила его покраснеть.

— Я вас давно ищу. С тех пор как в прошлом году увидел вас в театре.

— Вот оно что? Так это были вы? — сказала она с улыбкой.