Эншенэ - Антон Конышев

Слышащий качнул головой, и староста тяжело, словно нехотя, сделал два шага вперёд, вытянул из негнущихся пальцев лист и, не глядя на Ауллу, чуть слышно с горечью бросил через плечо:

– Эона мне про тебя все уши прожужжала. Место для хижины присмотрела. Эх, ты…

И Аулла впервые в жизни представил, как здорово было бы сейчас умереть.

Впрочем, для соплеменников он умер. Умер ровно на четыре дня и четыре ночи. Изгонять из общины его, разумеется, не собирались. Это грозило смертью настоящей. Но и оставить безнаказанным поступок Ауллы, посмевшего преступить слово Слышащего, было нельзя. Его и не оставили. Аулла исчез для всех.

Ему больше не было места в Мужском доме, никто под страхом отлучения не имел права преломить с ним лепёшку, дать напиться, разделить ежедневные хлопоты, обменяться парой слов или просто встретиться взглядом. Соплеменники, с которыми он прожил бок о бок, деля радости и горести, всю свою недолгую пока жизнь, теперь при виде Ауллы менялись в лице и стыдливо отворачивались, страшась то ли гнева Духов, то ли собственного малодушия.

Ещё дня два назад это подкосило, а может быть, и сломило бы Ауллу.

Теперь же его мучило совсем другое.

Он единственный знал, что общине грозит опасность. Он единственный понимал неотвратимость надвигающейся беды. И он был единственным, кого ещё несколько дней никто не станет слушать.

Пробродив первый день отлучения невидимой тенью, Аулла с тяжёлым сердцем покинул пределы общины, на скорую руку соорудил себе крохотный кособокий шалаш на краю жгутиковых зарослей и принялся думать.

Ночь он провёл без сна. Ворочался с боку на бок, сжимался в клубок, силясь утихомирить урчащий с голодухи живот, и несколько раз вскакивал, судорожно и заполошно от пугающе правдоподобных видений, в которых в один морок сливались пылающие хижины, крики ужаса и боли и убийственное осознание собственной беспомощности.

Небесное Колесо ещё только подумывало, выкатываться ли ему из-за плоских гор, когда Аулла, почти не державшийся на ногах, крадучись подобрался к хижине Слышащего. Его заметно потряхивало от усталости, утренней прохлады и собственной дерзости, в горле першило, в глаза будто насыпали песка, но отступать он не собирался и внутренне был готов к любому исходу – от насмешек и ругани, до настоящего изгнания.

Перед старой, линялой занавесью, прикрывавшей вход, Аулла замешкался, против воли прислушиваясь. Внутри было тихо. Ни сопения, ни храпа, ни бессвязного бормотания, что частенько доносились из хижины Слышащего. Аулла глубоко вздохнул, больно сглотнул пересохшим горлом и, отодвинув занавесь, решительно шагнул в остро пахнущий пряным дымом, сухими травами и старостью полумрак.

– Пришёл, всё же.

Аулла вздрогнул и замер. Мысли и слова, с таким трудом и тщанием подобранные, мигом вылетели из головы.

– Садись, раз пришёл, – хриплым, совсем не знакомым голосом проговорил Слышащий, – а я всё думал, хватит у тебя смелости или нет? Со старостой вот поспорили. Он мне теперь полтуши молодого ноголапа должен.

Старик сипло засмеялся, закашлялся и принялся тяжело подниматься с лежанки, усаживаясь.

Ноги почти не слушались, и Аулла с видимым облегчением опустился на устланный сухими листьями пол. Оттуда, снизу, даже сидящий и сгорбленный, старик всё равно выглядел внушительно. Из густой тени над лежанкой вынырнуло изрезанное неровными морщинами лицо, приблизилось почти вплотную. Ауллу изучающее буравили выцветшие почти до полной черноты внимательные глаза, словно намереваясь заглянуть за оболочку, прямо в самую душу.

Видимо разглядев искомое, Слышащий откинулся к стене, спросил устало:

– Знаешь, как меня зовут?

Аулла поначалу не понял – Слышащий, конечно, – но поразмыслив, отрицательно помотал головой.

Он не знал. Никто в общине не знал.

Старик был таким древним, что, казалось так и родился Слышащим, и иного имени у него не было и быть не могло.

Аулла помнил, как давным-давно, ещё не ушедшие к Духам родители рассказывали ему и другим малькам, что старик был первым, родившимся в их долине после переселения. И единственным из того поколения живущим.

– Скажи мне, Аулла, – снова заговорил старик, – в чём предназначение Слышащего?

Аулла растерялся. Это был странный вопрос. Неправильный вопрос. В чём предназначение воды? Небесного Колеса? Продолжения рода?

Но старик ждал, и Аулла ответил:

– В том, чтобы слышать волю Духов и передавать её остальным. Чтобы жить по воле…

– Нет, – резко, почти грубо перебил его старик, – нет!

Он надсадно вздохнул, с трудом поднялся, опираясь на посох. Хромая больше обычного добрёл до кадки с водой.

– Предназначение Слышащего в том, чтобы защищать своё племя, свою общину. Оберегать, предупреждать об опасности, отводить беду. А Духи, – уголки его рта чуть дрогнули, – думаешь, Духи разговаривают со мной так же, как я сейчас с тобой? Кхе. Скажи, Аулла, как часто ты беседуешь с ноголапами? И понимают ли ноголапы то, что ты им говоришь?

– Но ведь мы другие! – возмутился Аулла, – Мы не животные. Мы…

Старик только махнул рукой.

– Я не знаю, кто мы для Духов, – сказал он, – всю жизнь с того дня, как стал Слышащим, я старался верно толковать их знаки. И смею надеяться, мне это удавалось. Почти всегда удавалось. Запомни, – он вытянул длинный кривой палец, чуть не ткнув им Аулле в лицо, – отводить беду. Вот наше главное и единственное предназначение. Ты ведь тоже её чувствуешь? Я прав?

Аулла старательно закивал и открыл было рот, чтобы поведать, наконец, всё, зачем шёл сюда, но старик снова остановил его.

– Не спеши, время ещё есть. Там, возле кадки, половина лепёшки и кусок мяса. Поешь и поспи. Я вернусь со старостой. Тогда и поговорим.

– Но я не хочу спать, – вскинулся Аулла.

Старик ничего не ответил. Откинул занавесь, впустив в хижину порыв ветра, задержал взгляд на Аулле, кивнул своим мыслям и вышел.

Он действительно уснул. Прямо так, с куском лепёшки в одной руке и плошкой воды в другой. Но проснулся сразу, как только распахнулась занавесь, и по глазам ударил яркий свет. Первым вошёл Слышащий, деловитый, резкий, привычно властный. За ним, отдав кому-то снаружи распоряжение, шагнул внутрь Староста. Опустил занавесь, мельком глянул на сидящего в углу Ауллу, встал молча у противоположной стены и скрестил на груди руки. Слышащий присел на скрипнувшую лежанку, прищурился на Ауллу и повелел:

– Говори.

Аулла, только сейчас окончательно очнувшийся, неловко вскочил. Плошка полетела на пол, закувыркалась, затихла в углу.

– Я сперва не понял, – начал он сбивчиво, почти не поднимая глаз, – то есть, неправильно понял.

Староста глухо хмыкнул. Старик чуть приподнял косматую бровь.

– Вы же видели Дар, – Аулла неимоверным усилием взял себя в руки, – это не просто… Это как наш Мир.