Секрет индийского медиума - Юлия Нелидова

И опять подала ему те же часы на цепочке, которые он вроде как в карман поглубже упрятал.

Артур Павлович до того фраппирован был, все смотрел на девушку квадратными глазами, и слова недоумения застыли на его устах. Такая дерзость кого хочешь удивила бы.

Вернулся в свой особняк посол после разговора столь странного и все думал-думал, что делать с девчушкой такой, — ведь жалко ее в арестантские камеры, да и какой скандал — ежели прознают, что русская эмигрантка, в бегах, выдавала себя за француженку, да еще за родственницу знаменитого Эйфеля. Французы погонят с улицы Гренель, господин Гирс, министр иностранных дел, таких тумаков от государя получит, таких колотушек, вся политика русско-французская рухнет, будто карточный домик, а тут еще Германия с Австро-Венгрией подкопы политические осуществляют. Не в масть такие выверты на чистую воду выводить, не в масть…

Когда в следующий раз явилась к нему барышня Бюлов, он вздохнул и спросил:

— Чего вы хотите?

Та протянула ему фальшивый паспорт Иноземцева.

— Впишите сюда мое имя женой, и все.

Когда Иван Несторович получил свой паспорт с новой записью от самого Артура Павловича Моренгейма, он аж присел, побледнев.

— Что? — развела Ульяна руками. — Вы же сами того хотели.

— Хотел… — прошептал доктор.

— Вот, получите, раз хотели. Теперь я жена ваша по закону.

Иван Несторович долго смотрел на свою супругу, а потом выдавил:

— Это, надеюсь, последняя ваша выходка?

Та лишь рассмеялась, похлопав Иноземцева по плечу.

— Да, муженек, конечно, муженек, как скажешь, так и будет, муженек.

Ульяна Владимировна могла просто сама вписать свое имя от лица русского посла, Иван Несторович уж точно подмены бы не обнаружил, но был у нее иной резон с Артуром Павловичем переговоры вести. Больно Иноземцев много переживал по поводу, что жена его новоявленная в бегах, невольно Ульяну беспокойством заразил — нужно было непременно обзавестись гарантией, что трогать русские ее не будут, а во французских органах не прознают о ее бравых похождениях. Теперь, когда посла она запугала парижскими газетами, он не только ее не сдаст, да еще и другим запретит нос совать в эту неприятную историю с племянницей инженера Эйфеля. Можно преспокойно жить-поживать да добра наживать в чудесном замке посреди виноградников и ни о чем не тревожиться.

Что до Ивана Несторовича, то его бы пожалеть тоже не помешало, окружить заботой, покой душе вернуть. Он за эти несколько лет столько претерпел, столько пережил, что здоровье свое расшатал не на шутку, и сам этого, поди, не замечает. Сердце его до того чутким стало, что ни спать по-прежнему не мог, ни есть, ни работать, все ходил в напряженном ожидании, шорохов пугался, темных коридоров поместья лессепсовского. Лабораторию свою с улицы Ферроннри велел перевезти, в библиотеке обосновался, там и почивал прямо в кресле, за столом, на книжках, вместо подушек их употребляя. Никому не разрешал в нее заходить, три замка повесил на двери и на каждом из окон.

Решила барышня Бюлов примерную супругу попытаться изобразить, ну хоть мало-мальски, пока зима на дворе, холода и по крышам не шибко-то попрыгаешь, толстосумов не постращаешь.

Даже поведала мужу о том, как у посла была, чтоб успокоить. Но психика Ивана Несторовича была безнадежно испорчена, он не обрадовался, не испугался, только несчастное лицо сделал и снова склонился к своим пробиркам. Ульяне Владимировне и не по себе как-то стало, заскребли в душе кошки, почувствовала себя до того виноватой перед бедным доктором, что аж впервые в жизни чуть не разревелась. Но понимала Ульяна отдаленными участками своего подсознания, были эти слезы, что у дитяти, который игрушку свою безбожно об пол брякал, по углам швырял, потом увидел, что сломана любимая вещь, а починить уже нельзя. Измучила человека, а теперь хочет, чтобы он смотрел на нее по-прежнему, влюбленно, как тогда, в Бюловке, но в глазах Ивана Несторовича застыли лишь страх да тревога.

Все пытался забыться среди книжек своих, колбочек, клеток с морскими свинками да кроликами, которых развел штук десять. Потом на заднем дворе и собак начал держать. Уж не знала Ульяна зачем. Может, ожесточилось сердце его, может, опять задумал научные эксперименты — все какими-то веществами опаивал животных, а те болели и дохли.

Мало того, еще вдруг вздумалось вспомнить ему о луноверине проклятом, который Ульяна вместе с тем немцем из барменской компании «Фабен АГ» хотела на поток поставить.

— Будьте любезны, Ульяна Владимировна, — как-то сказал Иноземцев, — мне адрес дать этого господина из предместий Лондона, он учителем вроде работал.

Ульяна вся сжалась, голову опустила, пальчиками ротик прикрыла, лихорадочно соображая, что ответить мужу, который, не ровен час, в Англию собрался. Хотела отмахнуться, но не вышло, супруг пристал, как репейник, пришлось сказать, что первое на ум пришло:

— Мистер Райт умер в позапрошлом году, летом, — соврала она, ибо на самом деле был тот живехонек и продолжал свои научные изыскания, но только теперь увлекся китайским фейерверком.

Иван Несторович отчего-то вдруг так взъярился.

— Как? — вскричал он и принялся грозно вышагивать по ковру холла, где супруги проводили тихие зимние вечера. — Стало быть, умер все-таки, погубил его луноверин.

— Дидаурицин[18], — поправила Ульяна и осеклась.

До того не хотелось рассказывать, каким манером на самом деле она участвовала в экспериментах английского химика, в коих вовсе и не участвовала.

А дело было так. Узнав о свойствах луноверина, заметив его весьма странное влияние на Ивана Несторовича, который чуть с катушек не слетел, когда весь его выпил, всю бутылочку из-под хлороформа до последней капли, решила Ульяна найти человека, который бы помог ей разобраться со странным лекарством. Занесло ее в Англию, довелось с мистером Райтом познакомиться, а тот, как оказалось, давно над ацетилированием работал, причем ацетилировал много разных веществ, в том числе и даурицин. Он не придал значения изобретенному лекарству.

Уж с десяток лет минуло, а патента на него никто не додумался оформить. Жаль такую возможность упускать! Потому Ульяна и хотела взять в оборот новое чудодейственное вещество. Прежде чем бежать из Петербурга и в небо запустить аэростат господина Менделеева[19], отдала Ульяна несколько месяцев работе в аптеке Обуховской больницы.

Там и раскрыла в себе дар алхимика. А позже загорелась идеей открыть собственную фармацевтическую фирму.

Тотчас же и компаньон отыскался ей под стать — с тягой к авантюрам. То был юный студент Мюнхенского университета, по окончании учебы он только-только поступил на службу в исследовательскую лабораторию фирмы «Фабен». Ульяна поспешила показать Феликсу Нойманну, как из даурицина луноверин получить, поведала, каким тот свойством волшебным обладает, как легко и просто из обычного человека кого угодно героем делает, ни дать ни взять Ахиллом.