Клинок мертвеца - Люк Скалл

«Легче не становится».

По правде говоря, он не отказался бы сейчас от помощи друга. Но все его друзья были либо мертвы, либо больше не друзья ему. Мир изменился, и все лежало в руинах. Даже те узы, которые некогда казались ему неразрывными.

Он очнулся от сна среди ночи. Угольки в костровой яме еще тлели, и он немного подвинулся, чтобы оказаться поближе к их теплу. На мгновение ему показалось, что за ним наблюдают. Не те люди, что дремали рядом, но что-то еще. Волосы у него на руках встали дыбом.

«Нервы», – сказал он себе. Они всегда пошаливали перед боем, а ведь через несколько часов он отправится на самое большое сражение в жизни. Закрыв глаза, он погрузился в прерывистый сон. Его не оставлял образ сына, заточенного в клетку. Призраки из пламени, теней и пепла наводняли его кошмары. Потом все исчезло, и остался лишь прежний друг, брат, который смотрел на него из черной ямы глазами, полыхавшими болью от предательства. Затем и этот обвиняющий взгляд тоже пропал, и Кейн наконец проснулся, весь в поту. В его собственных глазах блестели слезы.

Кразка зевнул, потянулся и перевернулся на кровати. Подняв руку, он лениво положил ее на тело рядом, рассеянно погладил спину любовника. Плоть была прохладной на ощупь – разительный контраст с постоянным жжением в щеке, там, куда пришелся удар кулака Шамана. Ему стал доставлять удовольствие плохо скрываемый ужас в глазах подданных, видевших дыру в его щеке и полуоторванное ухо. Он даже начал находить извращенное наслаждение в пульсирующей мучительной боли. Это напоминало ему, что он жив.

В конце концов, только мертвецы не испытывают страданий.

В комнате еще царил полумрак, единственная в королевской спальне свеча проливала лишь скудный свет в серую мглу. Кразка всегда просыпался на заре, он любил это время больше всего – безмолвное спокойствие перед тем, как солнце заливало мир огнем и шумом. Рассвет наполняли возможности, в его пьянящих объятиях мужчина мог мечтать, что в состоянии достигнуть чего угодно, быть кем угодно. Дотянуться до звезд.

Ему часто снилась мать. Он вспоминал ее голос, когда бремя мира на его плечах становилось невыносимым, и он нуждался в ободрении, чтобы неуклонно следовать избранному пути. Дотянуться до звезд.

Он усмехнулся и сжал рукой плечо лежавшего рядом, впился ногтями в его кожу. Конечно, старенькая мама никогда не говорила ему тянуться к звездам.

Единственное, что сказала шлюха, выплеснувшая его в этот мир, – несколько слов на прощание, которые произнесла, выпустив его ноги и отвернувшись.

«Я не люблю тебя. Мне жаль, я просто не люблю тебя». Жестокие слова для любого ребенка, которые не стали приятнее оттого, что в день третьих именин его сбросили головой вниз в помойную яму глубиной в два человеческих роста – без учета огромной зловонной кучи дерьма на дне.

В то время он не думал о мести. Эти мысли появились потом. Но даже тогда, едва умея ходить, не говоря уже о сломанной при падении ноге, он знал, что должен карабкаться. Продолжать тянуться вверх, если хотел выжить. Так он и делал, пока не выбрался из ямы через три дня, весь в грязи, смахивая на демона, выползшего из бездны. Тем не менее все это было в прошлом. А сейчас имеет значение только будущее, и оно принадлежит ему.

Дотянуться до звезд.

Он опять услышал в голове голос Герольда, и слова лорда демонов намекали, что тот забавлялся: как будто в них была некая двусмысленность, некая шутка, понятная только ему. Кразка не любил, когда над ним подшучивали, но полагал, что двадцатифутового демона с острыми, как бритва, когтями и клыками можно извинить. Если бы только Герольд поспешил назад в Сердечный Камень и вместе со своей чешуйчатой задницей притащил орду сородичей, положение города, окруженного тремя армиями, выглядело бы куда менее неприятным.

Он снова зевнул, а затем стал трясти безответное тело, лежавшее рядом, но, внезапно вспомнив кульминацию ночных развлечений, перестал.

– По зрелом размышлении, я дам тебе отдохнуть, – сказал он, скривив губы.

Он резко пихнул труп, и тот свалился с кровати. Безжизненные конечности неуклюже раскинулись вокруг тела мужчины, шея изогнулась, открыв взгляду зияющий алый разрез на горле. Мертвые глаза были полны ужаса. Кразка ухмыльнулся.

– Меня называют Король-Мясник, – пробормотал он. – Чего же ты ожидал?

Скатившись с кровати, он обошел тело, чтобы взять одежду, и с удовлетворением увидел, что она осталась не замаранной кровью, блестевшей на старом деревянном полу. Он оделся, накинул на плечи большой белый плащ из шкуры убитого им горного кота и застегнулся. Тот огромный кот напал на него из засады на перевале много лет назад. Он прикончил зверя одним ножом, хотя схватка стоила ему глаза. Немного получишь у этого мира, не дав чего-нибудь взамен.

Он нацепил свой пояс с мечом и потратил минуту на то, чтобы извлечь из ножен однолезвийный клинок и полюбоваться его совершенным балансом. Демоническая сталь, или абиссум, так называл Герольд металл, из которого выковали оружие. Его нельзя было найти на земле, ибо, как говорил Герольд, абиссум не принадлежал миру людей. С ним Кразке не могла принести вреда никакая магия. Чародейки Карна познали это, получив тяжкий урок. И Шаман – тоже, хотя то было иное, еще более опасное оружие, которое покончило с их прежним лордом-магом.

Кразка протянул руку к другой части пояса и погладил рукоять смертоносного прибора, висевшего в кобуре. Затем, потерев тыльной стороной ладони слепой левый глаз, убрал пленку слизи, которая всегда появлялась там ночью. Большинство людей сочло бы утрату глаза серьезным ущербом, но Кразка обнаружил, что так ему проще сосредоточиться. Помогает видеть сквозь паутину из тысячи обманов, которую сплетали и мужчины, и женщины, чтобы одурачить себя верой в то, что мир – гораздо лучше, чем есть на самом деле. Что и они – лучше, чем об этом говорили их поступки, что ревность, обман и лицемерие, которые они так презирали в других, каким-то образом оправданы в их мелких извращенных личностях.

У Кразки не было времени для подобных уловок: он пользовался только правдой со всеми ее острыми гранями. А если у кого-то возникали с этим проблемы, ему стоило лишь покопаться в горах трупов, которые Король-Мясник оставил в Берегунде и у Врат Похитителя, и спросить их, почему сомневаться в его принципах могло оказаться не столь уж благоразумно.

В дверь спальни грубо постучали, и она со скрипом приоткрылась. В комнату стал протискиваться гигантский выцветший череп медведя, который оказался слишком большим и застрял между полуоткрытой дверью и рамой.

– Заклинило, – прогремел низкий голос Багхи из-под черепа.

Кразка прищурил глаз и лениво подумал, не извлечь ли меч и не избавиться ли раз и навсегда от этого неуклюжего тупицы-гвардейца. Но огромный парень из Озерного предела, по крайней мере, оказался ему верным. А верность кое-чего стоила, после того как Вулгрет и самопровозглашенный рыцарь сэр Мередит взяли да исчезли. Не говоря уже о Шранри, его старшей чародейке.