Греховные радости - Пенни Винченци

Малыша, которому с годами суждено было стать Фредом IV, с самого рождения называли Фредом Маленьким, и только в Гарварде он превратился уже просто в Малыша, хотя — тут ему повезло, так что его самолюбие и репутация никак не страдали от такого прозвища — ростом он был в шесть футов и четыре дюйма[4]и среди всех своих одногодков считался лучшим полузащитником. До сих пор, однако, он все еще не продемонстрировал никаких подтверждений того, что способен будет стать достойным преемником предназначенного ему банка; он был неглуп, обаятелен, обладал умением быстро схватывать, но необходимость усидчиво и напряженно работать вызывала у него отвращение; экзамены ему удавалось сдавать только при помощи испытанного временем метода — аврала в самую последнюю ночь; он постоянно перебирал лишнее со своего счета в банке и проводил массу времени не только на теннисном корте и спортплощадке, но и на танцах, вечеринках и в «Дельфийском клубе», где его немалые актерские способности находили прекрасное применение в студенческих капустниках и театральных вечерах. Весьма часто его можно было обнаружить в объятиях — а когда везло, то и в постелях — самых красивых девушек. Он унаследовал великолепную внешность своего деда: у Малыша были такие же густые светлые волосы, голубые глаза, какая-то удивительная, освещающая все лицо и очень заразительная улыбка; а еще от Фреда II ему достались ненасытное жизнелюбие и способность целиком и полностью отдаваться погоне за удовольствиями и наслаждениями, не задумываясь при этом об ответственности. Фред III, прекрасно помнивший отца и наслушавшийся в свое время разговоров и рассказов о том ужасающем состоянии, в которое поначалу вверг его отец «Прэгерс», изредка ловил себя на мысли, что Малыш как будто бы начинает повторять деда. Но его беспокойство на этот счет легко заглушалось любовью к сыну и гордостью за него — чувствами сильными и в самом прямом смысле слова слепыми. Вирджиния, которая по уму во всяком случае не уступала брату, но при этом безусловно больше и прилежнее трудилась, отличалась высокой ответственностью и моральной безупречностью, была бы счастлива умереть всего лишь за половину тех отцовских снисходительности и благоволения, что доставались Малышу.

Бетси постоянно укоряла Фреда за бесчувственность, превозносила до небес все, что делала Вирджиния, — но все ее усилия пропадали впустую. Даже внешность Вирджинии — а внешностью она могла бы поразить кого угодно: густые и темные, со слабым медным отливом волосы; идеальных пропорций лицо сердечком; прямой небольшой нос; красиво изогнутая линия рта и необычайно большие, золотисто-карие глаза («Прямо как у львицы», — сказала, вглядевшись в них, Бетси вскоре после того, как Вирджиния появилась на свет), — но даже и внешность ее не нравилась отцу. «Не повезло, — не раз говаривал он. — Малыш пошел в Прэгеров, а Вирджи чем дальше, тем становится все больше похожей на мою мать».

Легкость, с которой отец отметал все, что она делала, любое ее достижение и все ее таланты и достоинства, — легкость эта сильно задевала Вирджинию, и боль от этого она испытывала постоянно, каждый божий день, на протяжении всей своей жизни. Теоретически Вирджиния должна была бы возненавидеть и отца, и Малыша; но, вопреки всяческой логике, она любила Малыша больше всех на свете, благоговела перед ним и постоянно стремилась как-нибудь ему угодить. Малыш же по большей части совершенно не замечал ее страданий, что неоспоримо свидетельствовало: особой чуткостью он не наделен.

Фреду и раньше не часто приходили в голову тревожные мысли в отношении сына, но теперь они и вовсе перестали посещать его: Малыш влюбился в девушку, подходившую ему по всем статьям, и притом такую, которая в высшей степени благотворно влияла на него. Мэри Роуз Бруксон — ее отец занимался торговлей недвижимостью — была красива ледяной красотой, говорила на пяти языках и окончила два факультета: английской литературы и изящных искусств, причем оба с отличием; и она действительно способна была кого угодно обуздать и привести в чувство. По мнению Вирджинии, Мэри Роуз могла в лучшем случае вызвать по отношению к себе благоговейный трепет, в худшем же — была попросту невыносима; при всякой их встрече Мэри Роуз подчеркнуто старалась держаться так, чтобы Вирджиния чувствовала себя в ее присутствии непринужденно, и слегка снисходительно интересовалась ее успехами в учебе. Но Вирджиния видела, что Мэри Роуз и в самом деле благотворно влияет на Малыша, способна удерживать его от всяких крайностей; и что, если ей представится такая возможность, она сумеет стать Малышу отличной супругой, будет царить в их доме за обеденным столом, заведет нужные, полезные и правильные связи и знакомства. И несомненно, подарит ему нескольких отпрысков, которые достойно продолжат их аристократический род.

Нельзя сказать, чтобы будущее самой Вирджинии не было должным образом обеспечено; Фред III оформил распоряжение, от условий которого могла бы закружиться голова у любого достойного поклонника: один миллион долларов в акциях и ценных бумагах по достижении ею двадцати одного года, еще один миллион на правах бенефициария,[5]когда ей исполнится двадцать пять лет, и два с половиной процента в год со всех доходов банка по достижении ею тридцатилетнего возраста или же в случае, если банк перейдет по наследству к Малышу, — в зависимости от того, какое из двух последних условий наступит позже.

Когда Вирджинии исполнилось семнадцать лет, она выехала, в сопровождении отца, на один из тех специально устраиваемых ежегодных балов, на которых молодежь впервые официально «выходит в свет». Там она оказалась в числе двух или трех самых красивых девушек бала (даже Фред снизошел до того, чтобы сказать ей, что она очень недурно смотрелась). Но Малыш, который там тоже присутствовал, без малейших усилий с его стороны был признан самым красивым парнем вечера. Светловолосый, с голубыми глазами, с улыбкой, от которой у девушек начинали дрожать колени, и с плечами такой ширины, что, как выразился однажды какой-то острослов, любая из этих девушек могла бы спокойно вытянуться на них во весь рост. Малыш, естественно, попал в самый центр внимания и мамаш, и их дочерей. И хотя он напился и половину вечера провел в туалете, пытаясь отдать спиртное обратно, об этом никто так и не узнал; когда же Вирджиния тихо и незаметно уединилась в дамском туалете — ей стало нехорошо после двух бокалов шампанского, неудачно наложившихся на тот стаканчик, который ей дал Малыш для поднятия духа перед выходом из дома, сказав, что это пиво, — то получила за это резкий и суровый выговор от Бетси, узнавшей обо всем от матери другой дебютантки.

Ничто не в состоянии было поколебать восхищение Вирджинии своим братом, и, по крайней мере, хотя бы на это ее чувство отвечали взаимностью. Пусть Малыш и не понимал всех тех проблем, из-за которых переживала Вирджиния, но любил он ее так же сильно, как и она его; крайне важным для нее стало то, что он сумел сделать безоблачными и счастливыми самые первые дни и недели ее пребывания в колледже. Когда она впервые появилась в Уэлсли, он вылез из кожи вон, но взял ее под свою опеку, перезнакомил со всеми своими друзьями и позаботился о том, чтобы ей некогда было скучать. Вирджиния не была «звездой» среди студентов своего года, но пользовалась постоянным, хотя и негромким успехом; избавившись тут от ощущения, что за ней неотрывно следит тяжелый взгляд Фреда III, она чувствовала себя как никогда прежде счастливой и уверенной в себе.