Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

– Сволочь! – Теперь Уго смотрел на старуху, которая беззубой слюнявой улыбкой приветствовала падение Арнау на дощатый настил.

– Заткните этого безумного мальчишку! – приказал Женис.

Исполнить приказ было не так-то просто: Уго, считая старуху в портшезе главной виновницей происходящего с Арнау, продолжал ее поносить:

– Стерва! Уродина! Мерзостный мешок с костями!

– Да как ты смеешь?

Знатный юнец, едва ли достигший двадцати лет, светловолосый, хорошо сложенный, в синей котте дамасского шелка с меховой оторочкой, в лосинах тонкой кожи и туфлях с серебряными пряжками, в коротком плаще и с мечом на поясе, отделился от группы рыцарей. Но, приближаясь к Уго, он даже не коснулся рукояти меча, а просто подал едва заметный знак. На мальчика сразу же набросились двое: слуга и солдат, и исколошматили его палками.

– На колени! – велел юный вельможа.

Слуга схватил поверженного Уго за волосы и поставил на колени, задрав ему голову. Лицо мальчика было залито кровью.

– Проси прощения, – приказал вельможа.

За багровой пеленой перед почти ослепшими глазами Уго смутно различил стоящего на помосте Арнау. Старик призывает его не сдаваться? Уго сплюнул слюну пополам с кровью.

Юноша схватился за рукоять меча.

– Довольно.

Маргарида Пуч сумела выговорить свой короткий приказ. Граф де Наварклес понял, что имеет в виду его тетушка. Какой-то сопляк-оборванец не должен испортить удовольствие от мести, осуществить которую им предоставил счастливый случай. А если из-за этого мальчишки барселонцы поднимут мятеж? Арнау – знатный горожанин; его следует казнить незамедлительно. Если вмешаются городские советники, все может пойти прахом, а граф столько лет дожидался этого момента! Его совсем не заботило, что потом скажет король: он как-нибудь найдет убедительное объяснение.

– Отпустите его! – приказал граф. – Ты что, не слышал? – пригрозил он своему племяннику, который уже вытащил до середины меч из ножен.

– В следующий раз тебе так не повезет, слово Рожера Пуча, – пообещал юнец и картинно разжал пальцы: меч скользнул в ножны.

Как только Рожер вернулся на свое место, двое бастайшей поспешили поднять мальчика с земли. Они хотели унести его прочь, но Уго не давался.

– Арнау, – пробормотал он чуть слышно.

Бастайши поняли и поставили его в первом ряду, поддерживая под мышки. Но Уго ничего не увидел. Ему не удалось ни открыть глаза, ни стереть текущую по лицу кровь – но он почувствовал все отчетливее, чем если бы видел собственными глазами. Уго слышал свист топора и тупой удар по плахе, как будто старческая шея Арнау была всего лишь шелковой ниточкой на пути лезвия. Потом Уго услышал тишину и ощутил ноздрями смесь человеческого страха и соленого морского воздуха. Он почувствовал, как дрожат руки бастайшей, услышал их сдавленное дыхание. А потом небо разорвалось от крика Мар, и сознание Уго затуманилось – это было почти приятное ощущение, заглушавшее боль. И Уго перестал противиться этому мареву.

2

Улыбка на круглом лице Жоана Наварро совсем не ослабила боли, которая вернулась к Уго вместе с сознанием. Он шевельнул рукой и услышал жалобный стон – будто кто-то другой его испустил.

– Тебе нельзя двигаться, – предупредил Жоан. – Несколько дней тебе придется несладко, хотя, по словам еврея, переломов нет. Повезло твоим косточкам.

Уго постепенно осознавал, что с ним: туго забинтованная нога, рука на перевязи. И еще одна повязка, через лицо, закрывает правый глаз. Потом он вспомнил эшафот и казни…

– Мисер?..

Горло, пересохшее и пылающее, не дало продолжать.

Жоан поднес ко рту Уго стакан и попытался осторожно влить воду. Осторожно не получилось: управляющий слишком нервничал, понимая, что сейчас придется объяснять, что сталось с его другом.

– Мисер Арнау? – снова спросил Уго сквозь кашель.

Жоан ничего не ответил. Он только погладил мальчика по взъерошенным волосам, а тот отказывался от воды, стиснув губы, хотя дрожащий подбородок выдавал боль утраты, которая соединилась с болью от ран.

Уго бывал в этом доме лишь однажды: в первый день работы на верфи, когда Арнау пришел вместе с ним и представил своего подопечного Жоану Наварро. Уго узнал жилище. Оно было закреплено за управляющим, тот был обязан здесь ночевать, однако на самом деле здесь проживал его помощник Наварро, а сам управляющий купил себе хороший дом возле площади Сант-Жауме. Несмотря на грандиозные размеры верфи, домик был скромный, двухэтажный, как и все соседние лавки и склады, с двумя спальными комнатами и одним помещением, совмещавшим в себе столовую и кухню. Здесь вполне хватало места для Жоана с супругой и двух дочерей-подростков, а еще были две собаки, которых семья по ночам выпускала наружу охранять верфь.

Уго поместили в углу столовой, на койке, которую сколотили для него плотники с верфей, положив сверху соломенный тюфяк. В течение долгих дней вынужденного бездействия Уго часто видел дочерей Наварро – двух красивых девчушек, которые весело носились по дому, но никогда не приближались к его углу. После того как раненый несколько раз подсмотрел, как они шушукаются, искоса поглядывая в его сторону, он подумал: уж не запретили ли девчонкам к нему подходить? Ухаживала за мальчиком их мать, жена Наварро, – в те редкие минуты, когда могла уделить внимание болящему.

А Уго между тем не имел иных занятий, кроме как гладить по голове двух псов, которые неотступно дежурили возле него. Как только мальчик переставал шевелить рукой и крепко сжимал зубы, вновь и вновь борясь с чувством вины, один или другой тотчас упирался лбом в койку и принимался скулить, словно желая разделить его страдания. «Зачем я позвал мисера Арнау, когда стоял возле эшафота? – корил себя Уго. – Если бы не я, он остался бы жив». Печали его утихали, только когда какой-нибудь из псов норовил лизнуть его в лицо. Они давно друг друга знали, мальчик и собаки. К матушке и мисеру Арнау Уго привык бегать днем, после работы, но ему пришлось побороть страх и подружиться с собаками, чтобы по ночам перелезать через забор, окружавший двор верфи, когда он намеревался через всю Барселону добраться до монастыря Жункерес, чтобы увидеться с сестрой. Ради этой цели Уго жертвовал частью своего рациона и так, от кусочка к кусочку, постепенно завоевал симпатии собак, а потом сумел заменить еду на ласку и игры. Новые друзья ни разу его не выдали.

К больному пытались пробиться другие мальчишки из тех, что таскали ядра за генуэзцами, – их приводили в восторг преувеличенные толки о том, как Уго проявил себя возле эшафота, – однако жена Наварро раз за разом их выпроваживала. Мальчику не давали общаться с теми, кто жаждал услышать историю о том, как он бился с