Я промазал, опер - нет - Владимир Колычев

– Марцев на повышение ушел. И Черепанов тоже. Потому что перспективные. А я неперспективный. Хворостов это прямо сказал...

– У Хворостова не все дома, поэтому и сказал.

– Ну да, мысли в голове держать не умеет. А мысль есть. То есть приговор. Нет у тебя перспектив, просто Петрович... Да и не надо, обойдусь как-нибудь. И под капитанскими звездами есть жизнь, – через силу растянул я губы в улыбке.

Вышла какая-то гримаса, но Гнутьеву хватило и этого, чтобы закончить разговор на мажорной для него ноте. Для него, но не для меня... Впрочем, кого интересует мое настроение?

Я чувствовал себя капризным осликом Иа-Иа, но мне почему-то совсем не было за себя стыдно. В конце концов «хвост» я не сам потерял, как в той сказке, его у меня оторвали – такие умники, как наш генерал, страстный борец за права женщин, и Хворостов, зачисливший меня в число бесперспективных офицеров.

– Вот и правильно, вот и молодец, – грузно поднимаясь со своего места, снисходительно похвалил меня полковник.

– Когда кабинет освобождать?

– Это ты со своей начальницей договаривайся.

– Она уже назначена?

– Да, и приказ уже подписан...

– Похвальная оперативность. Не зря Хворостов уже подполковник. Лучше бы его начальником к нам назначили, всю бы уголовщину на корню вывел бы...

– Каждый занимается своим делом.

– Да, но кто-то при этом вечный капитан...

– А вот настраивать себя на это не надо, – покачал головой Гнутьев. – Как настроишься, так и пойдет.

– Уже пошел. Куда послали.

Увы, но мне пришлось возвращаться в свой прежний кабинет, который я делил с капитаном Аграновым. Сборы были недолгими – форму из одного шкафа в другой перенести, тревожный чемодан, легкий кевларовый бронежилет с элементами разгрузки, кипятильник, стаканы. Ну, ворох документов – само собой, хотя, если честно, хотелось выбросить их со второго этажа. Оружие всегда при мне, его даже из сейфа вынимать не пришлось... А еще вынес из кабинета ящик водки, который приготовил для того, чтобы обмыть свое назначение на должность, а затем и звание...

Нельзя, значит, было готовить водку заранее для таких случаев. Теперь я точно знал, что это плохая примета. Но вряд ли я смогу воспользоваться этой наукой. Не выдвинут меня больше на должность начальника уголовного розыска, потому что бесперспективный.

Вот у Вадима Агранова перспектива была, ему всего двадцать шесть, а уже капитан, такой же старший опер, как и я. Вот кого на место новоявленной начальницы назначат, когда ее отправят на повышение. Так что мне нужно морально готовить себя к этому... Мой дух пребывал в таком состоянии, что я мог бы наговорить лишнего. Но, к счастью, Агранов отдыхал сейчас после дежурства, и я имел возможность обтекать и пахнуть в одиночестве.

Обидно было до слез, а я совсем не хотел казаться слабым, раскисшим. Поэтому, прежде чем совершить марш-бросок из одного кабинета в другой, через приоткрытую дверь я вслушивался, что происходит в коридоре. И если там никого не было, делал переход. Чтобы не встречаться с сослуживцами. Тем, кто не знает, придется объяснять, почему переезжаю, а кто в курсе, будет или сочувствовать, или злорадствовать.

Тайком перебравшись в свой кабинет, я закрылся на ключ изнутри. Ничего не знаю, никого не вижу и ни о чем не думаю. Нет меня, накрылся медным тазом вместе с перспективой стать начальником отдела. Не достоин капитан Петрович возглавлять уголовный розыск районного масштаба: ни на что не способен. А раз так, то какая в том беда, если вдруг он исчезнет? Если вдруг что-то случится, всегда есть молодые и перспективные. Вот они пусть и дерзают, а старые и никчемные будут пить водку. Может, начальство и не приветствует это дело, но что нам, бесперспективным, терять, кроме своих цепей?

Я наполнил стограммовую стопку, залпом выпил, зажевав емкую горечь щепоткой сухого чая. Закурил.

А, собственно, зачем нужны мне цепи? То нельзя, это неправильно, туда не ходи, здесь подвинься... Насколько много запретов, настолько же мало прав. Но не в этом беда. Дело в том, что на одной цепи меня держал закон, а за другую притягивала к себе смерть. Сколько раз она разевала на меня пасть, обдавала трупным зловонием, столько же раз моя жизнь висела на волоске. На мне живого места нет – на одной ноге рубец от пулевого ранения, на другой два, в груди такая же латка, плечо изуродовано выстрелом из автомата, в боку памятная метка от встречи с бандитским ножом, вся голова в шрамах – и кастетом по ней били, и арматурным прутом ее проламывали, и бейсбольной битой на прочность проверяли. А еще на прошлой неделе в меня стреляли, почти в упор. Это хорошо, что я уже привык от смерти увертываться, поэтому и уцелел. А может, Костлявая со мной в кошки-мышки играет? Раз на потеху из своих объятий выпустит, другой, а потом возьмет и перекусит поперек...

Я снова выпил.

Спрашивается, зачем я должен рисковать своей жизнью, ради чего? Только за два года я раскрыл два громких дела федерального уровня. Кто-то за это звезду на погоны получил, мне же достались только пули, плюс к тому существенная доза радиации. Хотя нет, еще ярлык «неперспективный» пришили... Вот она – благодарность, столько радости от нее, что кулаки сжимаются, до хруста в костяшках...

Да, мне уже тридцать шесть. Но стар я только для успешной карьеры, а для жизни же вовсе нет. Я еще свежий, бодрый... Женщины, правда, меня уже не жалуют, но ведь я сам в этом виноват: загрустил, захандрил. Еще и раны давали о себе знать – и душевные, и телесные... Но ничего, я обязательно встряхнусь. На курорт съезжу, отдохну, сил наберусь. А потом уволюсь из органов к чертовой матери!..

Очередная стопка согрела душу и окончательно взбодрила мысли.

Да, уволюсь, продам квартиру в городе, вернусь в родную деревню, куплю там дом, пару-тройку гектаров земли, трактор, буду работать хоть и в поте лица, но в свое удовольствие. Личное хозяйство заведу – корову, свинушку, жену... Или жену в первую очередь?..

Да, сначала я заведу жену, а потом все остальное. Тем более есть у меня на примете одна девушка. Анька Митрохина, соседская девчонка, ядреная, кровь с молоком. Четыре года назад она откровенно со мной заигрывала, но тогда она еще совсем юной была, да и я всерьез ее не воспринимал. А потом она в город подалась; что-то не заладилось у нее там; этой зимой, говорят, домой вернулась. И я вслед за ней в родные края подамся. Оба новую жизнь начнем, под одной крышей. И она будет довольна, и мне, как говорится, не скучать...

А как же пенсия? Мне до малой выслуги всего два года осталось... Всего два года. Надо бы дослужить... Ну, а если невмоготу?.. Что делать, если я не хочу здесь оставаться?

Но ведь можно написать рапорт, путь меня переведут на должность участкового в родную сельскую местность. Неплохой, кстати, финал для бесперспективного капитана. Заодно и должность старшего оперуполномоченного освобожу. Старшего! Для кого-нибудь молодого и раннего. А то Хворостов, наверное, локти себе кусает, что я официально столь высокую должность занимаю...