Исчезнувший аптекарь - Кевин Сэндс

С верхней лестничной площадки можно было попасть в личные комнаты мастера Бенедикта. Книги стояли и здесь; полки на стенах делали коридор таким узким, что приходилось прижиматься к перилам, чтобы добраться до двери.

Напротив комнаты моего учителя находилась лестница, ведущая к люку в потолке. Я открыл его и выбрался наружу, в зябкий вечер.

Крыша дома была плоской. Мне нравилось приходить сюда жаркими летними ночами, когда воздух был прохладнее, чем внизу, и не таким смрадным, как на улицах. К сожалению, сегодня вечером ждать пощады не приходилось. Ветер дул с севера-востока, неся с собой вонь варёного жира и мочи из лавки мыловара в четырёх улицах от нас.

Наши птицы жили в лёгкой клетке, сделанной из проволоки и деревянных рам и стоявшей в южном углу крыши. Они шумно забили крыльями, когда я откинул крючок, запирающий дверь, и вошёл внутрь. Самые смелые поклевали рукава моей рубашки, но быстро потеряли интерес, увидев, что я принёс пустое ведро. Упитанная голубка крапчатого окраса слетела с насеста и потыкала клювом пальцы моих ног.

– Привет, Бриджит, – сказал я.

Она заворковала. Я положил скребок на грязный пол и взял её в руки. Птица была тёплой, с мягкими перьями.

– Меня выставили, – пожаловался я. – Опять.

Бриджит сочувственно прижалась головой к моему большому пальцу. Я посадил её на сгиб локтя и вынул из кармана горсть ячменя, рассеянно наблюдая, как она клюёт зерно с моей ладони. Я по-прежнему раздумывал о разговоре, из-за которого меня выгнали из комнаты. Стабб всегда был скользким типом, но сегодня, после этого нового убийства, он осматривал нашу лавку каким-то особым взглядом, от которого в животе у меня всё сжималось. Ни для кого не было секретом, что бизнес моего учителя процветает. И ни для кого не было секретом, что Стабб не любит конкуренцию. Несколько лет назад он уже пытался купить нашу лавку, и, когда мастер Бенедикт отказал, Стабб обвинил его в краже рецептов. Никто не воспринял это всерьёз, но сегодня я поневоле задумался: сколь далеко может зайти человек, подобный Стаббу, чтобы получить желаемое?

И зачем он пришёл? Почему так вызывающе говорил об убийствах? Знает ли он что-нибудь о культе? Насчитывалось уже шесть жертв, трое из них были аптекарями, а последний погибший знал моего учителя. «Что-то близится, – подумал я. – Затягивается, как петля…»

Я вздрогнул, но не от холода. Там, внизу, говорят о важных вещах, а я застрял на крыше! Да, мастер Бенедикт мог отослать меня, раз уж он того желал. Но если я закончу свою работу здесь, то останется только вернуться в мастерскую.

– И если я случайно что-то услышу, – сказал я Бриджит, – это будет не моя вина. Верно?

Бриджит молчала. Я принял это как знак согласия и взялся за дело. Пол клетки был покрыт толстым слоем серовато-белой грязи. Бриджит, перебираясь с одного моего плеча на другое, пощипывала волосы за ушами, пока я соскребал с пола голубиный помёт и кидал его в ведро. Закончив, я отцепил Бриджит от своего воротника и посадил на насест в глубине клетки, подальше от сквозняков. Там ей будет тепло и уютно.

– Утром принесу тебе завтрак, – сказал я.

Она наклонила ко мне голову, попрощавшись.

* * *

Мы держали птиц не для забавы. Голубиный помёт – нужная вещь. Иногда мы продавали его огородникам: он полезен для выращивания спаржи. Но ещё мы делали из него нечто более ценное, чем удобрение.

Вернувшись в мастерскую, я распечатал бочку в углу. От зловония, ударившего в ноздри, я едва не потерял сознание. Зажав рот и нос, я кинул в бочку содержимое ведра, а потом расстегнул ширинку и помочился сверху – ещё одна обязанность ученика. Затем я вновь запечатал бочку. Она простоит так месяца три, а потом я вытряхну гадкое месиво, разложу его на поддоны и выставлю на солнце. И там, высохнув, оно превратится в колючие белые кристаллы селитры.

Управившись с этим делом, я подкрался к двери и приложил к ней ухо, понимая, что разговор мог давно закончиться. Но о чём бы они ни беседовали, это было, похоже, важно. Стабб до сих пор не ушёл. И, когда он говорил, его голос почти срывался на крик.

– Близятся перемены, Бенедикт, – сказал Стабб. – И на сей раз тебе нужно быть на правильной стороне.

– Я не выбираю сторону, Натаниэль, – отозвался мой учитель. – Эти свары мне не интересны.

– Тогда, может, заинтересует золото? Имея нужные связи и поддержку, мы могли бы сколотить целое состояние…

– Деньги – тоже не аргумент, – сказал мастер Бенедикт. – Я не буду в этом участвовать. Ты пришёл не к тому человеку.

Стабб фыркнул.

– Давай, притворяйся, если желаешь. Так или иначе, тебе придётся выбрать.

Повисла пауза.

– Ты мне угрожаешь? – спросил учитель.

Голос Стабба стал сладким, как патока.

– Нет, конечно, Бенедикт. В конце концов, какое отношение я могу иметь к этому грязному делу? Никакого. Ровным счётом никакого.

Я услышал тяжёлые шаги Стабба, затем скрип и стук входной двери. На мгновение наступила тишина. А затем раздался голос Хью – такой тихий, что мне пришлось изо всех сил прижать ухо к двери, чтобы разобрать слова.

– Что же нам теперь делать?

– Соблюдать осторожность, – ответил мастер Бенедикт.

– А если Пемброк всё рассказал?

– Он бы не поступил так.

– Мало кто может молчать под пытками, – заметил Хью.

– Да, но в любом случае Натаниэль ничего не знает наверняка. Он просто предполагает.

– Чертовски хорошее предположение.

– Стабб – не проблема, – отозвался мастер Бенедикт. – Кого надо остерегаться, так это ученика.

Я похолодел. Какого ученика? О чём он?

– В трёх случаях из шести они попали в точку, – сказал Хью. – Мы уже не можем убеждать себя, что это просто совпадение. Если Стабб сумел догадаться, догадаются и другие – тут только вопрос времени. Саймон уже сбежал из города.

– Куда?

– Во Францию. В Париж, вероятно. Он больше не желает иметь с нами ничего общего.

Вновь последовала пауза.

– Ты тоже хочешь уехать?

– Ты ведь знаешь, что не уеду, – сказал Хью. – Но так не может продолжаться вечно. Тут Стабб был прав. Нам придётся сделать выбор. В ближайшее время.

Мастер Бенедикт вздохнул.

– Я знаю.

* * *

Когда мой учитель открыл дверь в мастерскую, я сделал вид, будто только что закончил с бочкой.

– Боюсь, мы сегодня не сможем вместе поужинать, – сказал он. – Мне нужно уйти.

Ничего необычного. Учитель часто уходил из дома по вечерам и возвращался поздно, когда я уже спал.

– Да, мастер.

Он уловил надлом в моем голосе.