Сладкий хлеб мачехи - Вера Колочкова

Повернувшись к ней спиной, тетя Дуня отмаршировала на кухню, оставив Басю одну. Втянув в прихожую чемодан и сумки, она с осторожным любопытством заглянула в комнату, осмотрелась. Хотя осматривать там особенно и нечего было. Мебели практически никакой, лишь узкая тети-Дунина тахта притулилась справа от окна да неразобранные коробки выстроились вдоль стен. А окно большое, солнечное. И пол паркетный, свежим лаком блестит.

— Нравится?

Вздрогнув, Бася обернулась. Тетка стояла у нее за спиной, любовно оглядывала свое новое жилище.

— Ага. Нравится, конечно. Комната большая, светлая. Только пусто немного.

— Ничего, со временем пусто не будет. А ты пока будешь на раскладушке спать. Потом тебе диван купим. Ну, пойдем, что ли? Чайник уже вскипел.

— Ой, теть Дунь, так я чай не буду… Мне же в институт бежать надо! Сегодня же последний день остался, чтоб документы подать…

— Как — последний день? Да что там твоя мать думает, ей-богу? Она что, не могла раньше тебя отправить? Вот всегда она такая была — всю жизнь прожила безалаберно!

— Да болела она, теть Дунь… Так болела, что я уж и ехать не хотела…

— Ну, понятно, понятно… Фроська в своем репертуаре. Знаем мы эти болезни. Трусостью да пугливостью называются. Наверное, просто отпускать тебя ко мне не хотела, вот и все болезни!

— Теть Дунь, она правда болела… У нее давление знаете какое высокое было? Ну, я побегу, ладно? Я там с таксистом договорилась, он меня подождет и сразу к институту отвезет… Вечером обо всем поговорим, ладно?

— Ладно, беги… Да смотри, поосторожнее будь! С таксистом сильно не разговаривай, на заднее сиденье садись! У нас здесь не деревня, у нас город! Мало ли что… А я потом отвечай…

— Да не, он хороший дядька! Не страшный. Ой, совсем забыла! Там, в сумках, для вас гостинцы от мамы. Ну все, я побежала!

Тетя Дуня долго еще стояла в дверях, прислушиваясь к дробному перестуку Басиных каблуков. Потом аккуратно закрыла дверь и, подхватив сумки с гостинцами, потащила их на кухню, тихо рассуждая сама с собой по укоренившейся за годы одиночества привычке:

— Нет, вы только посмотрите на нее, а? Овца трусливая! Так и прожила всю жизнь, от людей пряталась. Только и всех подвигов, что дитя родила… А толку? Продержала около себя девчонку до последнего… — Возмущенно глянув в пространство кухни, она вздохнула возмущенно и покачала головой так, будто отрицая возражения неведомого собеседника. — Давление у нее, смотрите-ка. Это ж надо — в последний день приехать! А если бы поезд опоздал? Эх, Фроська, Фроська, никакой хватки брылинской в тебе нет, даже и к старости, смотрю, не образовалась. Не в нашу породу пошла, Фроська…

Подойдя к кухонному окну, она близоруко сощурилась, глядя, как племянница ковыляет по усыпанному щебнем двору, потом улыбнулась сдержанно, проговорила уже совсем другим тоном:

— А девчонка-то ничего вроде, в нашу породу пошла. Характером заковыристая будет. Ничего, не торопись, Баська, успеешь! Институт от тебя никуда не убежит, уж я к этому все остатние силы приложу. Сама не выучилась, так хоть тебя в люди выведу…

Вот он, Политехнический институт! Точно такой, как на картинке из справочника «Для поступающих в вузы». Огромный дворец с колоннами, с высокими ступенями гранитного крыльца, с яркими цветами в больших каменных вазонах. Красотища, аж заходить страшно. В вестибюле — гул голосов улетает под высокие своды, суета молодых амбиций в каждом кубометре пространства, как в граненом стакане, плещется.

И непонятно ничего — куда идти, где приемную комиссию искать… Времени-то совсем мало осталось. Надо вон у тех девчонок спросить. Наверное, они точно знают. Вид у них явно не растерянный. Не как у нее. Стоят, щебечут о чем-то своем, о девичьем. А может, и не о девичьем. Вон, какие слова из быстрого диалога вылетают — «шпоры», «общага», «проходной балл»… Наверное, давно документы сдали, вот и щебечут без забот.

— Извините… — подойдя, тронула она за локоток одну из девушек. — Вы, случайно, не подскажете, где здесь строительный факультет?

— Строительный?

Девушка обернулась, глянула на нее недовольно, сморщила невысокий белый лобик под жидкой челкой.

— Ну да, строительный…

— Да вы что, девушка! Только проснулись, что ли? Стройфак же совсем в другом здании!

— Ой… Как это — в другом? А далеко? — испуганно пролепетала Бася.

— Ну да. Далековато. Минут сорок отсюда на тринадцатом трамвае ехать. Вообще-то я не знаю, сколько точно ехать, я не местная. Вы спросите еще у кого-нибудь…

Отвернувшись, девушка моментально включилась в оживленное обсуждение, из которого Бася ее так вероломно своим вопросом вытащила. Пришлось отойти в сторонку — не стоять же, не слушать чужие разговоры. Никому здесь твои проблемы не нужны. Надо брать ноги в руки да бежать на тринадцатый трамвай. Черт, забыла спросить, до какой остановки надо ехать…

— Ой! Смотрите, смотрите! Вон там, на балконе!

Резкий вскрик той самой девушки, к которой она снова было сунулась с вопросом, заставил ее вздрогнуть. Прижав одну ладошку к щеке и широко раскрыв глаза, девушка тыкала пальцем куда-то вверх, продолжая истошно голосить:

— Там ребенок! Смотрите, там ребенок! Ой, мамочки, он сейчас упадет! Смотрите!

Подняв глаза и проследив за направлением ее пальца, Бася обомлела, то есть вздохнула в себя воздух и замерла в испуге. Под самыми сводами огромного холла, на широких каменных перилах проходящего по его периметру галереи-балкона стоял, неуклюже балансируя ручками, белобрысый карапуз. Маленький совсем, в клетчатых шортиках, в белой футболке с очкастым лицом Гарри Поттера на груди. Отчего-то глаза этого Гарри, как ей показалось, посмотрели прямо на нее в искреннем недоумении — чего, мол, стоишь, рот раззявила? Тут действовать надо, а ты стоишь… И все кругом стоят, словно в немой сцене в самом конце гоголевского «Ревизора». Кто в ужасе отвернулся, кто глаза опустил, кто рот в исходящем беззвучном крике ладошкой прикрыл.

Забыв выдохнуть из себя воздух, она на цыпочках пронеслась к тому месту под балконом, куда так безоглядно намеревался сфланировать малыш вместе с Гарри Поттером на белой футболке, задрала голову, начала неловко топтаться на месте, смешно приседая и приплясывая и одновременно успевая наблюдать одним глазом, как несутся к малышу сверху по галерее добровольные спасатели. Боже, зачем они так к нему несутся? Топочут, как табун молодых коней. Напугают же…

Додумать свою правильную мысль она не успела. Слишком уж быстро все произошло. Вернее, она сама совершенно не поняла, что произошло. Сначала оглохла от всеобщего дружного визга, который продолжался одну страшную секунду — аккурат столько, сколько малыш, сорвавшись-таки с перил балкона, летел до ее бедной головушки. Потом их, видимо, с силой отбросило друг от друга — ее на спину, а его — на бочок. Но подхватить его на лету, наверное, она все-таки успела, потому что ладони тельце ребенка хорошо прочувствовали — отбиты были напрочь. Смягчили удар. Хотя ладони — это сущий пустяк по сравнению с расколовшимся от боли затылком. В первый момент ей так и подумалось, что от удара о каменную плиту пола он раскололся на две аккуратные половинки, как скорлупа грецкого ореха. И пустота в голове образовалась такая непробиваемая, что она даже испуга своего до конца не прочувствовала. Потом первая здравая мысль зашевелилась сквозь пустоту — надо и впрямь приподнять голову да потрогать руками затылок, цел ли. А заодно посмотреть, не сильно ли мальчишка расшибся…