Проклятие ледяной горы - Антти Джокинен

– Забираем тебя с собой, говорю. Кстати, ты ведь не можешь оставаться здесь в лесу.

Николас огляделся вокруг. Ну никак он не мог представить себя частью славных племен троллей, леших и псоглавых. Тут уж ясней ясного: ведь не может же человек жить с ними – либо сам вскоре станет таким же уродцем. А Николас не хотел стать глупым коротышкой на кривых ногах!

– Но ведь я не такой, как вы!

Тогда Курикка подался к Николасу, и его лицо растянулось в усмешке: изо рта у него разило падалью и нечистотами, как в самый жаркий день лета, и от этой вони у Николаса защипало глаза.

– Собственно, я даже не прошу, а требую! – рявкнул ему старый Хийси.

У Николаса перехватило дух.

– Не… могу, – только и смог он вымолвить.

– Ну а чего нет-то? Что тебе здесь, намазано, что ли? Тут ведь только сгоревшая деревня – вонючая и проклятая. – Произнося это, Курикка то и дело тыкал Николаса своим грязным пальцем. – Мы заберем тебя с собой. С нами ты чего только не повидаешь! Ну, что скажешь, рванина?

Николас почувствовал, как его ткнули в бок чем-то острым, и посмотрел в черные блестящие глаза существа по имени Хесси. Это был человекоеж – он был частью этого мира тварей со странностями в обличье. И Хесси улыбнулся в ответ.

– Слышь, нечисть, давай уже! – прошептал хрипло он. – Мы могли бы с тобой подружиться. Здесь только у нас двоих с Яхкари совсем нет друзей, – добавил он и начал отчаянно жестикулировать.

Николас подумал, что Курикка все-таки прав и что у него действительно никого нет. Совсем и нигде.

– Куда вы направляетесь?

– Направляемся? Да когда куда. Мы отведем тебя туда, где ты никогда не бывал.

– А если я откажусь?

В ответ Курикка скривился и пожал плечами:

– Тогда я прикажу сварить тебя и приправить укропом. Ты, братец, будешь съеден и запит, хотя что с тебя взять – у тебя на костях не то чтобы очень уж много мяса, так что и запивать не нужно будет!

Николас посмотрел на троллей и псоглавых, шумно распивающих вино повсюду. Одни отплясывали вокруг костра, обнимая медведя, другие гремели чем ни попадя и дудели в разноцветные петушки.

Николас пожал плечами:

– Все ясно. Я – с вами.

– По рукам, – сказал Курикка, протягивая мозолистую, покрытую мхом руку. Когда Николас коснулся ладони, оказавшейся на ощупь похожей на мокрую гнилую деревяшку, старый Хийси осклабился:

– Малыш, это было правильное решение. Теперь ты связан клятвой верности. И знаешь что? Клятву, данную лешим и троллям, нельзя нарушать, либо сдохнешь мерзкой козявкой.

Собственно, вот это Николасу было хорошо известно. Хотя словам Хийси или тролля нипочем нельзя было верить, сами они не оставляли в покое того, кто их предал.

Николас знал, что худшего несчастья быть не может, чем то, что уже случилось.

Орда Курикки двигалась на юг весь остаток зимы, и Николасу весьма скоро стало ясно, куда он попал и что это за компания. Псоглавые и тролли тащили все, что плохо лежало. Они хватали даже путников, рискнувших отправиться в одиночку в дорогу по снежной пустыне, и продавали их в рабство лешим и прочему лесному народцу.

Николас был единственным человеком из всех схваченных Куриккой, кого он не продал. А из речей Хесси стало ясно, что на его счет имелись иные мысли, но Курикка был хитер и никому своих планов не открывал. А пока что Николасу приходилось прислуживать: брать самую тяжелую ношу и брести с ней по глуши, становившейся тем болотистее, чем дальше они продвигались на юг. Курикка ни на секунду не спускал глаз с Николаса, и если он по какой-то причине не мог этого делать, то Николаса крепко связывали.

Вскоре зима стала отступать и в стране Похьела: снег начал проваливаться и превратился в жижу, Курикка с ордой добрался до границы родной деревни. Эта граница была помечена цепочкой раскрашенных красным цветом лосиных черепов, с которых свисали засохшие гадюки. Она, как говорил Курикка, обладала такой магической силой, что не позволяла даже народу Калевалы добраться до них.

Деревня была со всех сторон окружена зловонными мочагами и каменистыми горками и сама располагалась на гигантских соснах, поднимавшихся вверх из самой глухой и мокрой чащи.

То тут, то там между похожих на чудища шишковатых сосен и бочаг с мутной водицей текли узкие ручейки. Они брали начало из мрачных скал вокруг и, стекая оттуда, сливались и прорывали в толстом мшанике бездонные бочаги, сплошь заселенные водяными.

Большая часть домиков, напоминающих грибы или наросты на березе, была построена на ветках одной похожей на скелет сосны и соединялась протянутыми крест-накрест лесенками и полусгнившими веревками. Когда наверх поднималась еда и ведра с водой, дрова и камни, веревки скрипели от натуги. С веток постоянно падала громкая россыпь капель, рождаемая маленькими ножками жителей, перебегающих из домика в домик.

На земле, в расщелине между большими камнями, виднелась мастерская, рядом с которой в ручье крутилось колесо, раздувая огонь в очаге. Сгорбленный кузнец умело постукивал по наковальне, периодически бурча, но даже не взглянул на проходивших мимо Курикку и Николаса. Кругом суетились и бегали тролли, гоблины, злыдни и псоглавые, да так проворно, что в тени их было трудно заметить.

Дни, проведенные в деревне Курикки, текли один за другим. Недели сменялись, на место старой луны заходила новая. Так прошел год. Пережили зиму, и вновь пришло прохладное, дождливое лето – чтобы затем смениться осенью.

С годами Николаса посвящали в тайны «благородной воровской науки», как сам Курикка называл это дело. Мальчика сделали вором с большой дороги. Хотя несчастья преследовали Николаса, принося сложности его собратьям, Курикка считал его толковым учеником и учил всему, что сам знал о воровстве. А об этом деле старый вонючий Хийси знал многое.

Каждую зиму, когда Курикка отправлялся грабить, Николаса оставляли в деревне, и он понемногу привыкал к ее жителям, знакомился с ними. Вскоре Николас, Хесси и Яхкари – этот похожий на крысу псоглавый (он был рожден от крысы и псоглавой) – стали неразлучной троицей, проводившей все время друг с другом. Курикка специально оставлял Хесси и Яхкари дома, чтобы те посвятили Николаса во все премудрости жизни в деревне и заодно обучили его умению ходить по лесу, в котором скрывались бесчисленные опасности.

Понемногу Николас научился прятать тоску и грусть в самые сокровенные уголки своей души. И все же они никогда не отпускали его.

Вскоре он познакомился с таинственным Илмариненом: в его кузне родились и искусственный лось, и все оружие жителей – да каких там только чудес не приходилось увидеть! Возраст кузнеца не поддавался определению, потому что хотя Илмаринен и выглядел как старик, двигался он резво, и ему не было равного по силе.

Николас с удовольствием просиживал в кузнице, присматриваясь к тому, как мастер исследует рисунки и древние письмена на старинных берестяных свертках и кусочках костей, которые, как он говорил, достались от народа, жившего задолго до них и давно сгинувшего. По этим чертежам кузнец изготавливал одну штуку за другой. Некоторые из них заставляли всех вздыхать от восхищения, другие же разбивались, разлетались на куски или просто таяли в воздухе.