Мемуары младенца - Олег Батлук

Из двора нас забрала моя бабушка, вернувшаяся из магазина.

Пока мы поднимались наверх в квартиру, бабушка уточнила причину Семиных слез. Добрая женщина сразу согласилась стать рыжей бестией. Моего непритязательного приятеля это устроило. Я же потребовал у бабушки снять очки и причесаться, малолетний шовинист.

Но даже причесанная бабушка не решала проблему собаки.

Ее решил мой хомяк.

До того момента он уже целый год влачил бессмысленное существование в моей комнате. Наконец для него настал великий день, постановил я и повысил это бесполезное существо до собаки. Я разместил его в танке в коробке из-под ботинок.

И вот высшая художественная справедливость восторжествовала: четыре танкиста в составе меня, Семы, а также двух командированных товарищей вместе с собакой в виде хомяка гордо двигались навстречу рыжей бестии шваброй вперед, а рыжая бестия в исполнении причесанной бабушки без очков приветственно, хотя и подслеповато, махала нам рукой.

Мой папа, вернувшийся в тот момент с работы и заставший нашу артистическую инсталляцию, воскликнул:

«Ого! В человека рассеянного с улицы Бассейной играете?»

Действительно, есть у Маршака такое стихотворение.

Но оно совсем про другое, катастрофически про другое.

Мой папа всегда был непоправимо далек от искусства.

Кто смотрел советский мультфильм «Варежка», тот над «Хатико» не плачет.

Правда, самое страшное кино из детства и спонсор моего заикания – это все-таки не «Варежка», а «Всадник без головы».

Я посмотрел его в деревне в четырехлетнем возрасте. На ночь. Я бы точно поседел, если бы на тот момент и так не был блондином.

После просмотра этого веселого семейного приключения с безголовым трупом, привязанным к лошади, я весь вечер ни на секунду не отходил от взрослых.

Взрослые же в полном составе пошли сидеть на лавочке за ворота: так делал весь местный деревенский бомонд. Селяне на лавочках за воротами переговаривались через улицу, перекидывались последними новостями. Это был прототип современного «Фейсбука».

Я увязался со своими и уселся с краю, вцепившись маленькими побелевшими пальчиками в отца.

Фильм закончился, но только не для меня. В моей голове звучала тревожная музыка, прямо как пишут в титрах.

Разговоры постепенно смолкли. Все наслаждались тихим очарованием летней ночи. Небо было высокое, усыпное. Крупные гроздья звезд аж звенели. Цикады поигрывали на тонких струнках души.

«А-А-А-А», – раздался истошный вопль, и по улице в гулком безмолвии пронесся я.

На этом мои воспоминания о том прекрасном вечере заканчиваются. По легенде, меня потом несколько дней не могли выковырять из-под кровати и носили туда еду.

Вторая часть истории вошла в анналы уже по воспоминаниям родственников, в частности моего отца.

Селяне на лавочках молча проводили меня взглядом, пока я не добежал до калитки нашего дома и не исчез за ней.

«Чего это он?» – спросила соседка из дома напротив.

«Фильмов пересмотрел», – ответил мой отец и указал ей в начало улицы, на пригорок.

Там в начале улицы, на пригорке, в багровом зареве закатного солнца стоял всадник без головы.

Но, кроме меня, его почему-то никто не испугался.

Всадник без головы спустился с пригорка и поехал вниз по улице.

Как только он поравнялся с нашей лавочкой, все узнали в нем местного пастуха Петьку.

Петька ехал верхом на своей старой кляче, набросив на голову капюшон куртки от комаров. Старая кляча очевидным образом делала его всадником, а капюшон – без головы.

Петька уже миновал лавочки, когда соседка из дома напротив крикнула ему в след:

«Петька, придурок, кончай бухать! Вон ребенка за версту напугал своим перегаром!»

При наших современных городских тропических зимах Дед Мороз – это уже давно комический персонаж.

Ну, какой Мороз, право. Скорее, Дед Оттепель. Или Дед Слякоть. Или Дед Какой Придурок Опять Рассыпал Эту Соль. Правда, последнее имя – совсем уж экзотическое для Деда.

В наше время из-за глобального потепления эти двое находятся в хронической противофазе: Дед с Морозом встречаются только в мультиках.

А вот в моем советском детстве было и то и другое – и деды, и морозы.

Родители старались, чтобы Дед Мороз приходил ко мне на каждый Новый год. «Старались» – не в том смысле, что подсыпали мне галлюциногены в еду. Они наряжались. Косплеили Деда, как бы мы сейчас сказали. Для нас, советских детей, у Деда Мороза было знакомое лицо, потому что это лицо обычно принадлежало кому-то из наших родственников.

Впервые Дедушка Мороз вошел в наш дом, когда мне было годика три. Накануне торжественного события я так нервничал, ожидая анонсированного родителями Деда, что никак не мог заснуть. Мама полночи читала у постели начинающего невротика книжку. Это был сборник рассказов для детей про Ленина. В них его через строчку называли «дедушка Ленин».

Поэтому, когда на следующее утро в дверях квартиры возник мой отец, переодетый Дедом Морозом, и собравшиеся по случаю родственники хором спросили меня: «Кто это, Олежка?», я не задумываясь ответил: «Дедушка Ленин!»

В шестилетнем возрасте во мне стали пробиваться слабые признаки интеллекта.

По рассказам родителей, в мой последний перед школой Новый год они всерьез озаботились правдоподобием наших ритуальных мистерий с Дедом Морозом. Папа, много лет послушно игравший эту роль, вдруг пошел в отказ.

«Я уже давно перерос этот образ! Я не развиваюсь! Это актерская смерть! Я хочу сыграть Макбета, Свидригайлова!» – кричал он.

Ладно, не кричал. Но дедморозить отказывался…

Он заявил маме, что, по его мнению, я начинаю что-то подозревать. Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу, сказал папа, цитируя анекдот. И потребовал себе замену.

Все эти сомнения посетили папу очень вовремя, за пять минут до выхода на сцену. Я уже сидел в комнате под елкой, ожидая рутинно-волшебного звонка в дверь. (В шесть лет некоторые из моих сверстников уже пить бросали, а я все Деда Мороза под елкой ждал – это так, штрихи к портрету.)

На маме был стол.

«На мне стол!» – воскликнула мама и побежала на кухню, пригнувшись и втянув голову в плечи, как будто стол был на ней не в фигуральном, а в прямом смысле.

В коридоре остались двое – папа и бабушка.

За одну минуту папа уговорил бабушку, за вторую он надел на нее костюм Деда Мороза, за третью укоротил на ней огромный красный тулуп, за четвертую вручил ей мешок с подарками и на пятой минуте отец торжественно вытолкал бабушку за дверь. Эта бабушка была мамой моей мамы, то есть папиной тещей. Поэтому не исключено, что в тот момент сбылась одна тайная папина мечта.