Надежда-прим - Александр Айзенберг
Шрифт:
Интервал:
Гости съезжались весь день, и к вечеру, когда солнце наколовшись на верхушки елей и сосен, растеклось во весь горизонт, а вода в озере из золотистой и тягучей, как свежий мармелад, стала темно-синей и колючей, все столы, составленные по-старинному покоем на берегу озера Кисегач были густо облеплены родными, родичами, друзьями, друзьями друзей и просто малознакомыми, но, судя по всему, уважающими Мокровых людьми.
Пока гости рассаживались по своим местам, шум на пляже стоял такой, что чайки стали поспешно, как во время шторма, набирать высоту, а из какой-то далекой чащи раздался испуганый звериный рев, очень похожий на рев разбуженного в берлоге медведя, которого тут отродясь не было.
Сам же хозяин торжества, самодовольно оглядывал с таким трудом накрытые столы и полное собрание дорогих и не очень дорогих сердцу людей, и никак не мог понять, почему в смутное время кругом так много голодных, обиженных и попросту несчастных.
А ещё он думал, что все-таки здорово в эпоху неизвестно чего иметь такую по-цыганки огромную и удачливую родню! Этакую чертову прорву! Что вот, кажется, у этих… евреев есть такой вроде бы дурацкий обычай приносить на могилу усопшего камешки, и у кого в результате куча камней окажется больше, тот… ну словом, самый-самый уважаемый еврейский покойник в мире!
Мысленно товарищ Мокров даже начал считать «своих» по головам, но скоро сбился со счета, и с гордостью прикинул, что если даже каждый из них принесет на его, Мокрова, могилку по камешку, куча малой не покажется!
А если принесут по рублю? — мелькнуло в разгоряченном мозгу, и от этого ярчайшего проблеска мысли директор «Родничка» даже присвистнул, хотя что же тогда могло произойти так и не сообразил.
А если не по рублю? Почему именно по рублю?! От возникшей перспективы у Мокрова натурально перехватило дух, но как всякий уважающий себя директор, он умел не позволять себе расслабляться на людях.
Народ уже потихоньку сходил с ума. Кому интересна теплая водка под остывшие шашлыки! Но когда все с детства приучены, без команды ничего не начинать: ни пить, не есть, ни стрелять, ни защищать родину! А команды все нет и нет, и командир, товарищ Мокров, чтоб он был так здоров! — с загадочной улыбкой уже полчаса смотрит поверх голов куда-то в самый дальний угол озера, как будто разглядел там конец жизни каждого из присутствующих!
— Просим, просим! — заскандировали самые нетерпеливые. — Даем слово!
И лишь тогда товариш Мокров легонько постучал общепитовской вилкой по уже откупореной бутылке водки, прислушался к ее малиновому звону и произнес знакомые всем с детства слова с ударением на «я»:
— Я пригласил вас, господа!
Гости с удовольствием уставились на, в сущности, маленького, смешного человечка, в белой, зеркально отглаженной рубашке, со старомодными запонками на рукавах и крошечным пятнышком неизвестного происхождения (возможно, дырка от ордена!) на груди.
Так вот, и маленького и смешного, но почти полновластного хозяина этих мест, и, при всем при том, их родственника и где-то самого лучшего друга!
А товарищ Мокров поправил съехавшие на кончик носа в крупной стариковской оправе очки и поднял рюмку водки для первого тоста.
— Друзья мои! То есть, родные и близкие… так сказать!
Мокров слегка запутался и смущенно откашлявшись в кулак, в расстерянности пригубил водку. К сожалению, гости поняли его буквально, и тоже пригубили. Кое-кто тут же пригубил и вторую, и, не закусывая, потянулся за третьей. Но Мокров железной рукой восстановил порядок.
— Товарищи! — строго окрикнул их директор базы отдыха, и всем стало ясно, что приглашены они сюда не только затем, чтобы, но и… — Товарищи! В это трудное и, как верно сказал Михал Сергеич, в некотором роде, судьбоносное время, когда все закрываются, мы… открываемся! У всех, понимаешь, кризис неплатежей, а у нас — новый сезон. Че был наш «Родничок» в годы застоя?
Гости тоскливо отставили в сторону полные рюмки и покорно приготовились дослушать застольный спич. А Мокров как будто обрел дар речи.
— Это был самый закрытый объект нашего суперзакрытого предприятия! Ну кто мог ко мне позвонить вот так просто-запросто? Секретарша генерального, да парткома, да профкома!
Мокров прислушался к собственным словам. Нет, кажется, ни чего лишнего, все в духе Гласности и Демократии, так сказать, все в самый раз!
— А теперь мы открыты для всех трудящихся без разбору, как… — мысль снова ускользнула от него, — как Челябинск-40! Во!
Последнее сравнение ему так понравилось, что он решил на нем и кончить. Вытер носовым платком густо вспотевший лоб и во второй раз поднял рюмку с водкой. Но вдруг от самых дальних столов, почти от самой воды, до него долетел чей-то голос, полный вопиющей обиды и непонимания:
— Макарыч! А пить-то за че? За «сороковку»?!
— Ах ты, черт! — Мокров от возбуждения аж привстал на цыпочки. — Действительно! Тост-то совсем похерил!
Уже повеселевшие гости снова испуганно встрепенулись.
— Значит так! Короче говоря, желаю, чтобы все вы перебывали у меня в «Родничке», так сказать, на законном основании. То есть, безо всякого там блата и телефонного права! За наличный расчет, так сказать! За трудовые ассигнации-с!
— Ага! — заволновались гости.
— Фиг тебе! Мы че их на станке печатаем?
— Мы че те, Якубовичи!
— Тогда уж лучше — по блату!
— Ты, Макарыч, сперва скажи, где у тя это долбаное Поле чудес! А уж мы его вдоль и поперек перекопаем-перероем!
— Ага! Каждую госточку земли перетрем-перемоем, а золотишко найдем!
— Найдем-найдем!
— Так это ж, братцы, уже второй тост! — не растерялся Мокров. — Одной, понимаешь, рюмкой — все дела не решишь! Поэтому, желаю, чтоб у всех было все и сразу!
С той же загадочной улыбкой, с которой он только что смотрел вдаль, Мокров окинул уже изрядно разгулявшуюся за его счет компанию, и, как всегда жестко, по-большевистки, повторил:
— Сразу и все!
Было уже далеко за полночь, когда за столами на медленно остывающем после дневного зноя пляже остались только Мокров и самые близкие его родичи. Остальные — кто пошёл спать в отведенные ему до утра аппартаменты в самом престижном центральном четырехэтажном корпусе, кто в поисках счастья побрел наугад по запутаным лесным тропинкам, уводящим неизвестно куда, то ли к Ильменскому заповеднику, то ли к необозначенному на карте безымянному болоту.
Кому-то до смерти захотелось искупаться в ночном Кисигаче, но уже раздевшись и подойдя к краю воды, он вдруг ощущал жуткую оторопь от черной засасывающей бездны, едва слышно плещущейся у самых ног — страшного сгустка влаги, леса и космического пространства.
В зависимости от количества съеденного, а в особенности выпитого, все гости чувствовали себя, кто грешниками, кто святыми, а кто и просто навсегда потерянными во мраке смутного времени. Хотелось искренне любить, жалеть и ублажать только самого себя.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!