Кристальная ложь - Кирилл Казанцев

Впрочем, ради любимого Татьяна была готова отказаться от своего бизнеса. Такую мысль она озвучила там же за ужином в баре, когда после тоста за любовь речь зашла о планах на будущее.

— А что? Продам свое агентство. Сумма приличная должна выйти. Плюс мои сбережения. Уедем куда-нибудь из Москвы. И начнем нашу жизнь заново. Я уверена, что это у нас обязательно получится, — говорила Гребенникова.

— Я тоже уверен, но только… — задумчиво проронил он.

— Что только? — женщина немного насторожилась.

— Представь себе штрафной изолятор, холодную зиму и мерзнущего меня. Зуб на зуб не попадает, и я смотрю на лампочку. Тусклую, но горячую лампочку. Смотрю, чтобы согреться. Создать иллюзию тепла. И в это время голова наполняется множеством мыслей. И я думаю, что для каждого человека может прийти время раздавать долги. Или же, наоборот, не может. И вот сейчас я убежден, что для меня такое время как раз настало, — очень серьезно, с горечью и одновременно невероятной твердостью ответил Сергей.

— Ты все об этих людях? Думаешь, стоит ввязываться? — понимая, что возлюбленного не отговорить от затеи, все же попыталась Татьяна.

— Стоит. Они заслужили, — был непреклонен Серега.

Повисло напряженное молчание.

— Ну что? Может, по коктейлю вдогонку? — решив не затягивать неловкую паузу, с улыбкой промолвил Лазаренко.

Гребенникова ответила улыбкой и посоветовала, какой коктейль лучше заказать. Ее спутник понимающе кивнул, поднялся со своего места и направился к барной стойке. По дороге он нечаянно столкнулся с каким-то скуластым типом. Его внешность показалась знакомой. Секундного усилия памяти хватило, чтобы вспомнить. Еще раньше, сидя за столиком с Таней, Сергей боковым зрением заметил, что этот мужчина пялится на них. Тогда он не придал этому любопытству особого значения. Ну, мало ли! Может, он просто завидовал, напевая про себя: «Ах, какая женщина, мне б такую». Могло быть. Но вот это столкновение показалось Лазаренко слишком странным. Во-первых, народу в баре было не так много, и двое мужчин могли вполне просто разминуться друг с другом. Во-вторых, скуластый тип хоть и пошатывался, будто слегка перебрал, но запаха алкоголя от него не исходило. Это означало, что тот нарочно разыграл сцену. Возникали вопросы. Зачем ему это нужно? Зачем он высматривал Сергея и Татьяну за столиком? Кто он такой, в конце концов? Лазарь понимал, что это все неспроста… Он взял обещанные коктейли и вернулся за столик.

В роскошном трехэтажном особняке классического стиля на Рублевке продолжался скандал. Алена Гаспарян, бывшая в девичестве Битовой, предъявляла многочисленные претензии своему мужу Геворгу. Он в долгу не оставался, отвечая ей той же монетой. Это при том, что вина в разладе лежала, в общем-то, именно на нем. Геворг нашел себе очередную молоденькую любовницу и все больше и больше времени проводил с ней, а не со своей дражайшей супругой. Вначале он развешивал на уши супруге лапшу правдоподобных отговорок. Но очень скоро это перестало «прокатывать». Алена не верила ни одному его слову. Тогда все чаще и чаще в ход начинали идти руки. Да-да, за ревнивые вопросы и замечания она стала получать затрещины и оплеухи. Армянин, вероятно, руководствовался в своем рукоприкладстве патриархальной русской мудростью: бей бабу молотом — будет баба золотом. Однако этот принцип никак не срабатывал. Точно так же саму Алену не успокаивала другая народная мудрость: бьет, значит, любит. Пыталась терпеть. Уговаривала себя, внушая, что все пройдет и семейная жизнь вернется на круги своя. Не проходило. Не возвращалась. И когда в тот вечер муж на замечание отвесил ей громкую пощечину, она не выдержала. Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения. Оказавшаяся под рукой ваза с какой-то замысловатой икебаной полетела под ноги мужу. Тот подпрыгнул на месте, будто ему бросили не вазу, а гранату. Жена побежала от него. Он кричал и ругался, хватал по пути другие вазы и метал их в стены. Алена в ответ швыряла в него все, что попадалось под руку. И тоже кричала, тоже ругалась.

— Вот я вижу, как ты меня любишь! Готов променять на любую смазливую мокрощелку! — орала она. — А ведь ты должен меня на руках носить и пылинки сдувать!

— Женщина, ты слишком много на себя берешь! То, что я был тебе должен, я тебе давно дал! А ты даже фамилии моей так долго не хотела брать! — орал он в ответ, сбрасывая со стены рамку с фотопортретом.

— А мне моя девичья фамилия очень нравится! Я и сейчас люблю, когда меня называют не Гаспарян, а Битова! — еще больше раззадоривала мужа Алена. — Хотела, чтобы она постоянно напоминала тебе о том, кому ты по гроб жизни обязан! Или ты не помнишь, с какой помойки тебя мой брат вытащил?! Да если бы не Витя, быть бы тебе до сих пор базарным хачиком и не более того! «Давай налэтай, памидорки пакупай»!

— Вай мэ, ты еще будешь меня упрекать в чем-то! — негодовал армянин. — Тебя наши с Витей вопросы вообще волновать не должны. Это наше сугубо мужское дело. А если здесь кто-то чем-то кому-то обязан по гроб или по полгроба, так это ты! Уже одно только то, что я взял тебя замуж, было для тебя настоящим подарком! Кому ты такая уродина нужна была?! Ты в зеркало на себя посмотри. Ты же вылитая обезьяна! Тебе не на Рублевке место, а в вольере московского зоопарка!

— Ну, уж если я обезьяна, то ты, наверное, глист в скафандре! Ну, или там инфузория-туфелька! Да ты даже не знаешь, что это такое! Ты же в детстве не в школу ходил, а в подвал коньячной фабрики! — огрызнулась с новой силой Алена, пряча в своем гневе растерянность и обиду за, мягко говоря, придирки к внешности.

К слову сказать, претензии к внешности Алены были верхом напраслины. Чтобы называть ее уродиной или сравнивать с обезьяной, нужно быть не в себе. Блистательной красавицей она никогда не была. Но ее миловидности никто никогда не отрицал. Ни в молодости, ни в зрелых летах. Она всегда отличалась ухоженностью. Следила за собой. Поддерживала фигуру. Была яркой и в целом приятной во всех отношениях женщиной. Просто морально неустойчивому мужу она порядком поднадоела. И он причинял ей не только физическую, но и моральную боль, унижая подобными сравнениями.

Виктор Битов появился на «поле семейной брани» в тот момент, когда в сторону Геворга полетела настольная лампа.

— Что здесь, черт возьми, происходит? — воскликнул он.

Супруги тут же прекратили перепалку, как дети прекращают драку с появлением родителей.

— Витя, я не могу больше жить с этим изменщиком и садистом. Я хочу развестись, — уставшим голосом промолвила она.

— Я бы попросил не торопиться с принятием скоропалительных решений, — спокойно отреагировал брат и добавил: — Ну, вы и устроили здесь погром. Самим не стыдно?

Слова были явно не те, что ему на самом деле хотелось бы сказать. А ведь мог бы язвительно заметить, что безвкусно обставленный особняк в результате ссоры немного избавился от некоторых элементов безвкусицы. Мог бы озвучить и настоящую причину, по которой он был категорически против развода Алены и Геворга. Этот развод для него был крайне невыгоден. Прямо как удар тупого иль остро заточенного серпа по известной части мужского достоинства. Дело в том, что у Гаспаряна имелись немалые связи в армянской диаспоре Лос-Анджелеса. А это был весьма существенный фактор, если учесть, что именно в Калифорнии находится самая большая и самая влиятельная в США армянская диаспора. Именно через калифорнийских армян Битов изрядно крутил инвестиционные деньги. Крутил не совсем законно. Он даже на секунду не мог себе представить, что сестра вдруг бросит Геворга. Это автоматически повлекло бы за собой нежелательные последствия. Их развод означал бы для Виктора потерю большого куша. И вот в этом вопросе дилеммы между бизнес-интересами и братскими чувствами у него ни на секунду не возникло. Он был однозначно за то, чтобы сохранить брак сестры и этого армянина. При этом ему давно было понятно, что отношения в их семье оставляют желать лучшего.