Звезды царской эстрады - Коллектив авторов

Пара гнедых!..

А. Апухтин, «Пара гнедых». Из репертуара А. Давыдова

Этот год с двумя единицами стал роковым для русского романса. Уходила эпоха. Чуть раньше Паниной покинул бренную землю артист, во многом повлиявший как на Варвару Васильевну так и на Анастасию Дмитриевну Вяльцеву.

Артистическая карьера прославленного русского певца Саши Давыдова началась в Тифлисе. Сначала Давыдов с успехом гастролировал на юге России. Затем переехал в Москву, учился в Институте восточных языков. Позднее начал выступать с собственной программой на эстраде.

В 1870-1880-е гг. считался королем романсов. Лучше всех написал о Саше Давыдове его друг, Влас Дорошевич. Жаль, поводом для прекрасной заметки стала смерть артиста.

«Сколько женщин, – о, добродетельных! – теперь предавшихся молитве, нянчащих милых внучат, – сколько женщин украдкой смахнули слезу, набежавшую при известии о смерти легкомысленного друга их молодости!

Балерины и цыганки, и прекрасные московские купчихи, и французские актрисы…

Список был бы слишком длинен.

– Вы поете порок?

– Я пою легкомыслие.

Все прекрасно, что приносит только радость.

Одно время старая, грешная Москва со снисходительной улыбкой рассказывала о беспутном “Саше”:

– Вы знаете? Давыдов каждый день ходит на Тверской бульвар посмотреть на своих деток. Трогательная картина! Три кормилицы одновременно выносят гулять трех его дочерей. Одна законная, две незаконных!

Бог благословил Давыдова почему-то дочерями.

У него родились только дочери.

У него была масса дочерей.

И все носили различные фамилии!

И всех он помнил и любил».

Впрочем, один «сынишка» у Саши Давыдова все-таки имелся. По иронии судьбы, в одно время с «королем романса» на сцене блистал его полный тезка – Александр Давыдов, которого охочая до пикантных историй публика тут же записала в родственники к Саше.

Дочь Саши Давыдова певица Зина Давыдова

Несмотря на два десятка лет разницы, певцы дружили. Их часто видели вместе за ресторанным столиком или в театральной ложе, что давало газетчикам повод утверждать, будто А. М. Давыдов «внебрачный сын» известного своими амурными историями А. Д. Давыдова, но это, конечно, было неправдой.

«Сынок» – А. М. Давыдов

На самом деле Александр Михайлович Давыдов родился в семье учителя в маленьком еврейском местечке. С 12 лет пел в кафешантане. Один из импресарио обратил внимание на талантливого юношу и помог ему перейти в хор Киевской оперы. В семнадцать лет дебютировал на оперной сцене. В 1900 году был приглашен солистом в Мариинский театр. По приглашению С. П. Дягилева в 1909 году выступал в Париже в программе «Русские сезоны». Внезапно обрушившаяся болезнь привела к глухоте. В 1914 году певец оставил оперную сцену, но еще десять лет продолжал концертную деятельность, исполняя цыганские романсы. В 1924 году эмигрировал в Париж, где трудился консультантом в Театре русской оперы. В 1934 году стал режиссером в труппе Шаляпина и по его же настоянию был приглашен в качестве режиссера в парижский театр «Опера комик» в качестве постановщика «Князя Игоря».

В 1935-м вернулся в СССР, занимался педагогической деятельностью в Ленинградском театре оперы и балета им. С. М. Кирова (бывшая Мариинка).

Написал воспоминания о П. И. Чайковском и Ф. И. Шаляпине, а также собственные мемуары, сохранившиеся в рукописи, но до сих пор не опубликованные.

Но вернемся к воспоминаниям Власа Дорошевича:

«Этот баловень жизни был ребенком.

Как ребенок, он быстро и охотно такал.

При воспоминании о “дочках”:

– Что-то они все теперь делают?

От того, что у него нет денег.

– Что, Саша, если бы тебе вернуть все деньги, которые ты выпил на шампанском?!

– Что на шампанском! Если бы вернуть, что я при шампанском на жареном миндале проел, – у меня был бы каменный домина! – ответил Давыдов.

И заплакал.

Как ребенок, он был со всеми на ты.

С первого же слова.

И, как ребенок, не понимал, что “дяди” могут быть очень важные.

В Петербурге, у Кюба, он подошел к одному “приятелю”, назначенному министром:

– Ты что ж это, такой-сякой, – я иду, а ты даже “Саша” не крикнешь?

Министр посмотрел на “опереточного лицедея”, как принц Гарри, сделавшись королем, смотрит на Фальстафа, и перестал посещать ресторан.

– Чего это он? – искренно удивлялся Давыдов.

Когда ему нужны были деньги, он просил просто и “бесстыдно”.

Как просят дети. У малознакомых людей. И деньги тратил на лакомства.

Как-то после удачного концерта все деньги проел на землянике.

Дело было в марте.

Он просидел у Дюссо – у знаменитого в Москве Дюссо – целый день в кабинете, пил шампанское и ал только землянику.

Наконец, распорядитель с отчаянием объявил:

– Вы, Александр Давыдович, всю землянику в Москве изволили скушать. Везде посылали. Больше нигде ни одной ягодки нет.

Давыдов уплатил по счету и сказал:

– Дай денег тоже!

Или тратил деньги на игрушки.

С трудом достав несколько сот рублей, вдруг накупал каких-то абажурчиков для свечей, закладочек для книг.

– Дочкам подарки.

– Да ты с ума сошел! На что им эти игрушки? Дочки-то твои почти замужем!

– Все-таки об отце память!

Иногда он рассуждал о политике и с глубоким вздохом говорил:

– Революция необходима! Надо собраться всем и подать прошение на высочайшее имя, чтобы всех градоначальников переменили.

Он был детски простодушен и по-детски же хитер.

Когда он приехал в Москву, у него была масса кавказских безделушек: запонки, булавки, спичечницы с “чернетью”.

Из любезности эти вещи хвалили:

– Премаленькая вещь!

“Саша” сию же минуту снимал с себя.

– Бери.

– Что ты? Что ты?

– Нельзя. Кавказский обычай. Называется: “пеш-кеш”. Бери – обидишь. Раз понравилось – бери. Куначество.

Но затем и он начал хвалить у “кунаков” золотые портсигары, брильянтовые булавки.

И ужасно обижался, что ему никто не дарил “на пеш-кеш”:

– Мы не кавказцы!

– Хороши кунаки!

На него никто долго не сердился, как нельзя долго сердиться на детей.

Хорошее и дурное было перемешано в нем в детском беспорядке…Как ребенок, он быстро привязывался к людям. В нем все старело, кроме сердца. Природа дала ему прекрасный голос, такую постановку голоса, какой не мог бы дать самый лучший профессор, бездну вкуса и помазала его талантом пения. Саша подошел к рампе. Лицо стало строгим, торжественным.

Пара гнедых, запряженных зарею…

Первое исполнение нового романса. И со второго, третьего стиха театр перестал дышать.