Я балдею от его ямочек - Юлия Комольцева

– Отлично. Сначала мы проиграли. Потом я победила.

Она не уточнила, что победила саму себя. Свой страх, неуверенность, нервозность. Может, только на время, на короткий миг. А может, удастся успех закрепить.

Макс учил, что на каждом турнире надо изучать соперника. Мудрый Палыч повторял, что главный соперник на корте – ты сам!

Сегодня она поняла, что имелось в виду.

– А чем это пахнет? Селедочкой, да? И картошечка жареная, да?

Голодна она была зверски. Переоделась мигом. И уже за столом, торопливо жуя, пробормотала:

– Надо маме позвонить. Она, наверное, соскучилась…

Сказать, что дед удивился, все равно, что назвать Амазонку ручейком.

Каникулы кончились внезапно, с ними всегда так. Раз, и нет. Пару дней Лина ходила как очумелая, заново привыкая к школьному гулу, необходимости делать домашние задания, включать игнор в ответ на насмешки, экономить время. Словом, к несвободе.

А на носу был очередной турнир. Это и вдохновляло, и пугало. Как обычно, впрочем. Лина всегда испытывала перед соревнованием противоречивые чувства.

Максим гонял их нещадно, изматывал физически. Палыч больше напирал на стратегию и отрабатывал различные комбинации. Чем ближе становился день «икс», тем больше атмосфера в группе накалялась. Ребята были разновозрастные, и не все могли участвовать в турнире. Категории «12 и младше» не предполагалось в этот раз, так что младшие завидовали старшим, и это добавляло тренировкам нервозности.

Но в общем Лина была вполне довольна жизнью. Погода наладилась, школьные будни вошли в колею. И мамин голос по телефону теперь не отпугивал. И главное, – Егор держался дружелюбно, они иногда даже перекидывались парой фраз. Она больше не кружилась по комнате в эйфории. Некогда было. Но когда он позвонил ей, у Лины форменным образом затряслись поджилки. Раньше она думала, что это романтические выдумки, и внутренняя дрожь пробирает только от сильной усталости. А тут ей пришлось привалиться к стене, чтобы не упасть.

С первого раза Лина не поняла, о чем идет речь. Она попросила:

– Повтори, пожалуйста. Плохо слышно.

– Ты можешь завтра в восемь быть на корте? Он соглашается играть, если никого не будет вокруг.

– Кто это он?

Задав вопрос, она тут же догадалась сама, кто имеется в виду. Мик, естественно. Он все это время как прежде полировал стенку. Но всякий раз, когда подходил Егор, они отступали в тень и болтали. Раньше Мик не прерывался ради разговора с кем-то.

Егор объяснил, что Мик готов играть только с Линой.

Она не стала спрашивать, почему. Ее интересовало другое: зачем Егору этот Нахаленок вообще сдался. Жалко хлопца, это верно. Но при чем тут игра?!

– Приезжай, ага?! – Попросил он, и это все решило.

Лина понимала, что Егор тоже будет там, и неважно, что им двигает. Он сказал «приезжай», и коленки у нее задрожали еще больше.

– Ладно. До завтра, – ответила Лина быстро, и, отключившись, разрыдалась вдруг.

Деда не было дома, и некому было утешить или расспросить, что случилось. Она плакала навзрыд, уткнувшись носом в стену.

– Мама, мамочка, – срывалось с губ, хотя два года ей удавалось сдерживать эти рыдания и это слово. Но сейчас, когда терзало не предательство матери, именно к ней обращалась Лина.

Растерянность, обида, радость – все смешалось. Он позвонил, но не для того, чтобы услышать ее голос. Он просил, но не за нее, и не для нее. Ему плевать на нее по большому счету. И по маленькому.

А ей … Если бы она могла сказать, как та девочка: «Я балдею от его ямочек!». Так же легкомысленно и просто.

У него есть Карина. И десяток друзей. Уверенность в каждом шаге и очаровательная улыбка. А что у нее? Дикая радость от его звонка. И злость на себя за это. Уязвимость. Зависимость.

Собственная готовность бежать на его зов поразила Лину.

Вот завтра он позвонит и попросит луну с неба, и она ведь бросится со всех ног ее доставать, взмоет в небо хоть на ракете, хоть на чем…

Стоп! Так приказала Лина себе, отлепилась от стены и пошла умываться.

Из крана едва капало. Лина подставила ковшик, и, набирая воду, также по капле, по крохе мысленно складывала все, что имела.

У нее есть характер. И сила воли. И упорство. Хорошее такое спортивное упрямство.

У нее есть дед. Обожаемый дед, самый суперский на свете. И теннис. И она завтра покажет такую игру, что Егор ахнет. Придет смотреть на своего ненаглядного Мика, а увидит ее – Лину. Наконец-то разглядит!

До этого момента она уже пыталась поразить его в самое сердце. В том числе и теннисом высокого класса. Прически, наряды, ужимки тоже шли в ход. Робко и неумело, правда. Кокетство это ведь своего рода искусство, а Лина им владела далеко не в совершенстве. Другие иногда оценивали ее ухищрения, но не Егор. В его глазах ни разу она не увидела даже проблеска интереса.

До той игры под мостом. Что-то тогда его зацепило.

Утром Лина поднялась без будильника, хотя спала отвратительно и чувствовала себя разбитой. И только убедившись, что на корте нет Карины, повеселела. О таком она даже не смела мечтать.

Мик прыгал через скакалку. Егор, чертыхаясь, ровнял грунт, – резиновые корты с утра были заняты старшими. Лина вышла ему помочь.

– Лучше разминайся, – проворчал он.

Но она упорно тащила за собой волокушу. Засмеялась:

– Мы как тягловые лошадки!

– Скорее, волы!

– Не, бурлаки на Волге!

– Есть немного, ага – усмехнулся Егор.

Была у него такая привычка – агакать. Почему-то именно в этом коротком слове «г» получалась мягче, чем обычно. Аха. Это звучало трогательно. А может, так только казалось Лине.

– Я раньше думала, что бурлаки – это корабли так называются, которые они там тащат, на картине. От слова «бурлить». Бурлят себе по воде и бурлят.

– Не корабли, а баржи, – поправил он с улыбкой и, закончив свою половину, подошел к Лине.

– Давай, давай, я сам. Иди имитацию делай.

Лина смотрела на лицо с ямочками. И осмелилась задать вопрос:

– Тебе зачем этот Мик, а?

– Что значит, зачем?

Он отвел взгляд. Она ждала.

– Ты же сама все понимаешь. Тебе он тоже нужен, ага?

Егор поглядел на нее с вызовом.

– Мне?!

– У него есть чему поучиться.

– У него?!

Она чуть ли выкрикнула последнюю фразу. А голос Егора, наоборот, становился все тише. Они вдвоем держали одну волокушу, застыв в центре корта.