Пока ты пытался стать богом... Мучительный путь нарцисса - Ирина Млодик

Итак, вернемся к Королеве. Она не любила проигрывать. Одного провала в жизни ей было более чем достаточно, она не могла допустить еще одного. В какой-то момент, видимо, отчаявшись заполучить темнеющую душу сына, она стала заглядываться на внучек, что привело к кардинальной смене тактики. Королева стала наезжать в Бутово с неофициальными визитами. Визиты наносились без предупреждения, вызывая в Валюшкином гостеприимном сердце два взаимоисключающих друг друга состояния: жуткий переполох и глубокую кому. Валюшка не оставляла безнадежных попыток понравиться свекрови. В ее понимании родные люди должны быть действительно родными и близкими, и если это не получается осуществить, значит, ей, Валюшке, надо еще больше стараться.

Снежная по-прежнему игнорировала невесткины хлопоты, была суховата с сыном, который то злился, то заискивал, то шутил, добиваясь ее улыбки, то пытался хвалиться редкими журналистскими успехами, чем вызывал у нее гримасу воспитательницы, перед которой дети хвастаются своими куличиками из песка. Ее интересовало только одно: Ромкина старшая дочь Елизавета, именно так – с претензией на имя императрицы, стала почти сразу ее называть Королева.

Лиза в раннем детстве была тоненькой и хрупкой, но теперь она уже налилась подростковыми соками и приобрела некоторую стать. На императрицу она, конечно, пока еще не тянула, но задатки, несомненно, были. Лучшая в классе, она успевала не только ездить из Бутова в престижную школу, но и учиться в музыкалке, а также брать уроки живописи у обедневшего художника Германа Харитоновича из соседнего подъезда. У Лизки, начиная с пятого класса, отбоя не было от поклонников. Отцовские карие глаза и ямочки на щеках, статная материнская фигура – от всего этого перевернулось не одно мальчишечье сердце. Елизавета, как будущая императрица, обладала многими талантами: с математикой была в глубоко уважаемых отношениях, физику нежно любила, английским владела свободно, писала лучше всех в классе сочинения, прекрасно пела, и любая консерватория радостно открыла бы ей свои объятия… Прибавьте к этому прекрасную внутреннюю дисциплину, способность к тому, чтобы организовать что угодно и провести это на достойном уровне, умение непринужденно, без особых усилий подчинять себе людей, вполне доброе сердце и неисчерпаемый творческий заряд. Вы поймете, что этой девушке в ее шестнадцать можно было бы идти не в институт, а сразу в министры. И наша Королева, не любящая поражений, это очень быстро уловила: Елизавета стала единственным и главным кандидатом на ее имперские ожидания и снежное наследство.

Роман, конечно, достаточно быстро разгадал этот нехитрый маневр и в который раз самозабвенно погрузился в очередную депрессию. Все силы в нем опять, как и прежде, совершенно неосознанно уходили на извечный внутренний конфликт: он всегда мечтал, чтобы мать с ее королевскими ожиданиями оставила его в покое, но когда это произошло, он вдруг ощутил чудовищную пустоту и свою ничтожность. Он всегда так старался завоевать хоть каплю ее уважения! Одновременно он ненавидел ее за те критерии, по которым она оценивала людей: статус и деньги – два бога, служению которым она отдавала себя и посвящала жизнь. Ромка был нескончаемо далек от этого пантеона. Наверное, он очень хотел бы хоть раз почувствовать ее любовь, но к сорока годам, отчаявшись, похоже, уже готов был согласиться хотя бы на признание, но и это было невозможно…

Конечно, наш Кай, открыто и громогласно презирая служение материнским богам, втайне всегда очень стремился попасть на Олимп, при этом ничем не жертвуя и ничего не теряя. Боги же, как и во все времена, требовали жертв. Он хотел бы владеть холодным королевством, но не знал, как в нем жить: таким пустым и безжизненным оно казалось. В материнской жизни он был чужаком, а чужому человеку почти невозможно удержать власть или удержаться во власти. Но ведь это был шанс: стать почти богом и увидеть гордую улыбку его матери! И вот этот явно последний шанс таял на его глазах, как пломбир в руках малыша знойным летним днем. К тому же он совершенно не понимал, как ему относится к тому факту, что теперь претенденткой на престол объявлена его старшая дочь.

Его раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, он отлично понимал, что мать поможет Елизавете реализовать все то, что в ней так очевидно всходило и уже колосилось, с другой – он боялся превращения дочери в Королеву. Слишком ясно он понимал, чем мать заплатила своим богам, какие жертвы им принесла, чего лишилась. Он никогда не видел ее расслабленной или счастливой, он видел только некоторых из вереницы ее мужчин, которые год от года становились все моложе и циничнее. Они откровенно и явно использовали ее, кого-то она выгоняла, кто-то «гордо» уходил сам. Но ни один, Ромка был в этом совершенно уверен, не дал ей простого человеческого, что называется, женского счастья. Королева никогда не подавала виду, но сердце сына не обманешь, да и Ромка был достаточно чувствителен, чтобы замечать это и страдать, прикрывая свою боль за мать жесткой броней протеста.

Елизавета, правда, ничьего разрешения и не спрашивала. Эта барышня, имея волевые качества великих полководцев, с самого раннего детства управляла всей семьей. С Валюшкой часто бывала повелительно-снисходительна и, иногда помогая на кухне, просвещала мать, рассказывая ей о новых книгах, занимательных фактах и событиях мировой политики. Валюшка всегда слушала дочь с восхищением, часто с ней советовалась по поводу своих школьных дел и вообще почитала Елизавету как старшую и старалась ей угодить.

С Ромкой Лиза обходилась и добрее, и жестче: во времена его взлетов – гордилась, высоко ценила отцовские удачные проекты, статьи и победы. Но когда он впадал в депрессию, Елизавета была безжалостна к нему, почти мимоходом бросая: «Тоска!», лишь вскользь пробежав глазами его с таким трудом вымученную статью. Часто она произносила слова и покрепче, отчего я радовалась и переживала одновременно. Злорадство наполняло меня от того, что хоть кто-то может честно сказать нашему «гению» все, что думает о его мрачном занудстве. В то же время я переживала за Ромку, потому что Лизкины хлесткие и злые замечания типа: «Журналистика – мусор, пап, признайся же сам себе. Тебе ведь хочется заявить о вечном. Или заявляй, или займись чем-нибудь общественно полезным, сколько можно изводить нас?» – делали Ромку каким-то сморщенным и жалким. Смотреть на это без слез было невозможно.

И уж само собой, Елизавета управляла Катюшкой – своей младшей сестрой, которую мать с отцом в семье как-то особенно оберегали, что, впрочем, неимоверно злило будущую императрицу. Двух сестер отделяли друг от друга не только почти два года, но и бесконечность их различий. Младшая была фигурой в худощавого отца и глазами была похожа, но ни ямочек на щеках, ни Ромкиной энергии, ни его харизмы, ни бабушкиной воли, ни лидерства, ни отличий в школе… Ничем таким Катюшка не выделялась. Пожалуй, лишь своей добротой она была в мать, но и эту доброту было не так просто заметить, поскольку в этой во всех отношениях неброской девчушке не наблюдалось Валюшкиной открытости, контактности и гостеприимства. Младшая была скорее похожа на пугливого маленького зверька, всегда готового забиться в дальний угол комнаты с книжкой, поджав под себя ноги, и еще обязательно прикрыться пледом в любую погоду. Такое «забитое» существо, как считала Елизавета, нуждалось в руководстве и покровительстве. Для всех оставалось тайной, как «мелкая» к этому покровительству относилась, поскольку из нее и двух слов за неделю невозможно было вытянуть.