Кумир - Ирина Дмитриевна Дюгаева

всех недавних событий притупилась Гришкина бдительность.

Входная дверь зычно задребезжала, бряцнула щеколда, и волна бодрящей сырости шагнула в дом. Гришка непонятливо оглядывался, щурясь от зажжённого фонаря под притолокой. На улице никого не было. Лишь притихший ветер гулял по деревне. Померещилось должно быть.

На внутренней стороне двери неподвижно висела медвежья лапка, зловещая и предостерегающая в угольном мраке. Перед тем как зайти обратно, Гришка оглянулся.

Всё тот же двор, всё то же ночное безлюдье. Большая Медведица в выси. Приковала внимание перемигом звёзд, согласно вставших в рисунок. «Покойной ночи, путеводная», – простился Гришка.

Не успел до конца запахнуть дверь, как новый стук пронзил тишину, резкий и ощутимый, он заставил Гришку отпрыгнуть. Это точно был не ветер.

Вооружившись только внутренней силой и досадой от невыспанности, Гришка до конца распахнул дверь. Сперва наткнулся на медвежью лапку, задержался на ней, как на чём-то спасительно привычном и неизменном. Всё тот же двор, всё то же безлюдье, всё та же Медведица в вышине.

Если кто и мог так шутить, то либо его воображенье, либо сила нечистая. Гришка осмотрел двор – каждую лихую тень, ища невиданную злую силу. Ничего и никого.

Снова дрожащий дребезг закрывающейся двери стесал с половиц пыль, снова бряцанье ржавых петель разметало тишину. Хлопнув задвижкой, Гришка настороженно согнулся, прислушался. Опять тот же стук вышиб дых из надсадно хрипящего створа.

Ругнувшись про себя, он отпер дверь. Сущая нелепица творилась. Где и какой шутник притаился? Бессильно посжимав и поразжимав пальцы, собрался вернуться домой и, заткнув уши чем-нибудь, уснуть. Но только спиной скорее ощутил, чем различил топтанье у тропинки к дому.

Медведь мерно и плавно, косолапо переминался, смурым взглядом буравя Гришку. Воздух застыл, оцепенело и время. Не было ни деревни, ни двора, ни христовенькой родненькой избёнки.

Гришка будто и забыл как дышать, не от страха, ужаса или смущения, но от какого-то необъяснимого восхищения. Топтыгин поднял маслянисто-лощёный нос кверху, будто чего-то спрашивая. Гришка непонимающе нахмурился. Зверь дыхнул, вся мощь его слилась в этом тяжёлом дыхании. Разомкнулись чёрные блестящие губы. Тут же растворилось в воздухе белое облачко пара.

Медведь пошатнулся, мясисто-шерстистая бочка тела плавно качнулась, и он сгрёб землю обрубком лапы. Гришка протрезвел от догадки. Там, где когти, похожие на вороньи клювы, должны были выходить из плотной шерсти, была обросшая культя. Правая лапина была цела, а вот левая – как у калеки.

Без пущей лишней думы сорвал Гришка лапку со двери и бросил гостю. Только узловатая нитка и осталась болтаться на двери.

Лапка казалась совсем крошечной по сравнению с необъятным телом чудовища. Но медведь как будто остался доволен, тучно поклонился и, сгребя подарок, широким задом начал пятиться назад, выходя со двора. Не поддававшаяся фонарю темень быстро скрыла его силуэт.

Гришка отстранённо глянул в небо. Созвездие Большой медведицы куда-то испарилось, как если б её звёзды некто погасил.

«Значит, медведица приходила», – без особого удивления подумал Гришка и грузно потопал в свою берлогу спать. Утро стёрло из памяти всё, что было ночью, а может, чего и не было.

Рябчик

– Вас посадят, понимаете, п-о-с-а-д-я-т, – по буквам, как до глухонемого донося, хорохорился прораб.

– Если и посадят, то только за стол, горилкой вздрогнуть да спросить, как я до такого докатился. – Игорь Петрович безмятежно оглядел напряженного прораба, «эксперта по организации строительства», больше похожего на напуганного повесткой в армию сосунка. – Теперь будьте добры, дозвольте покурить. – И не спрашивая разрешения, Игорь Петрович вышел.

Ноги от долгого сидения затекли, глаза от усталости болели, запах гари пристыл в ноздрях и провис где-то под нёбом, садня рот. Дыму в лесу налило такого плотного и ощутимого, словно где бомба взорвалась, но огня не было. Сошла белая хмарь, и деревья остались нетронуто шумливыми, трава – нескошено благоухающей, живность, и та, на месте осталась. Вопросов много уже высыпало, а сколько еще будет. И, конечно, его обвинят в первую очередь.

«Припугнуть хотели, председатель? Работы сорвать? Бомбу, шашку дымовую или что подкинули? Да неважно, так и так посадят», – с ехидным упоением щурился молоденький прораб. До трясучки тянулись руки к ремню – всыпать продажному пройдохе.

На пороге сельсовета дыхнуло свежим воздухом, прелью догорающего дня. Где-то на востоке, затенённая лесными кущами, такала басонная фабрика – гордость Тупиков и всего района. Сельсовет, низенький, приплюснутый, скособоченный от времени, с кровельной крышей, стоял поодаль от райцентра. Неподатливый законным порядкам был у них сельсовет, прямо как Игорь Петрович. Сравнение это никогда не давало ему покоя, давя на собственную отчужденность, как на больной нарыв.

Игорь Петрович нашарил в кармане брюк пачку сигарет. Хотел закурить да осекся: зябью прошиб вспомнившийся задымленный лес. Дурно стало от самого себя. Нечестно и некрасиво это было б по отношению к родным местам, вандализм какой-то – почти как курить на могиле скурившегося туберкулезника.

На гравиевой дорожке под угловым окошком примостилась серо-синяя Нива участкового. Как из другого мира её прибило – нечасто жаловали блюстители порядка в Тупики: тихо, спокойно тут было. До сего момента…

Глаза-уголья, укорительные, укрощающие даже самую несмелую мысль о сорвании лепестка или травинки.

Игоря Петровича передернуло, точно отцовское недовольное ругательство по уху жигануло. Примерещилось от бессонья или взаправду был под дубом деревянный столб с человечьим очертаньем?

Шорох зернистого гравия выдернул в настоящее. Рябоватое, скуласто-широкое лицо участкового, меняясь в выражении, обратилось к нему:

– Вот что, Петрович, езжай-ка ты домой.

– Какого бы рожна?

– А какого рожна высиживать тебе тут? Немтырем всю ночь проторчишь.

– Всю ночь?

– Деньжищи тут нехилые замешаны. Долго умасливать этих строил придется, не уймутся они так.

– Зато мы уняться должны, когда наш лес рубят.

– Тут тока смириться. Смирись и не высовывайся, Петрович, живее будешь.

– А мож, не хочу я живым быть.

Участковый усмехнулся, мол, «сам смотри», а потом добавил:

– Ты, главна, отсюда уйди, пока не задело.

– Уж задело…

– Дописали? – с неугомонным подозрением оборвал прораб.

– Дописали, вот проверяйте. С ваших слов всё точно. Подписывайте. – Участковый привычным, повелительным махом отдал протокол щупло-смешному на его фоне прорабу. Тот приосанился, как если б ему медаль давали.

На доску кривенького штакетника примостился ворон. Черная бусинка глаза уперто уставилась на их маленький разговор. Ну, точно следил вороняга! Так эта мысль позабавила Игоря Петровича, что он ухмыльнулся.

– Смеетесь? – обозлёно вякнул прораб. – Недолго вам с таким подходом в председателях осталось.

Участковый поглядел укоризненно, а ворон ожил, растопырил перья и возмущенно гаркнул.

– Так дело уголовное будет возбуждено? – скорее от скуки спросил Игорь