История одной истерии - Ирина Потанина

За годы работы агентства я к такому даже уже привыкла. Один заказчик, к примеру, прямо заявил когда-то Георгию, что, по его мнению, при решении серьезных дел пребывание в радиусе двух метров легкомысленного вида блондинок с кукольными глазками неизбежно приведет к провалу всего мероприятия. Нет, говорил он, я, конечно же, всем ему нравлюсь, но только дела он со мной вести не будет. Пришлось молча стиснуть зубы и стерпеть. Жорику понадобилось даже сделать вид, что он отстранил меня от дела. Собственно, именно это сыграло нам на руку — действуя тайно, я оказалась значительно более полезным орудием.

— Но такая форма ответа свидетельствует в пользу вашей искренности, — продолжала режиссерша, вырывая меня из воспоминаний. — После тридцати перестаешь считать длину этого самого хвостика. Мне, надо заметить, тоже тридцать с хвостиком. Только хвостик этот во сто крат больше самих тридцати.

Режиссерша снова засмеялась, зато я неожиданно для себя поинтересовалась:

— А если точнее? Спрашиваю не из праздного любопытства. Моя мама тоже садится на шпагат. До сих пор я считала это подвигом для ее возраста. Вот теперь пытаюсь определить, рекордсменка ли она…

Я вдруг поняла, что несу чушь, и катастрофически смутилась. Настолько, что густо залилась краской и потупила глаза. А ведь только что мысленно обвиняла режиссершу в бестактности!

— Не переживайте, я и так понимаю, что в матери вам гожусь, — заметив мое смятение, попыталась исправить положение Зинаида Максимовна. — Нет. Ваша мама не рекордсменка. Я читала о йогине, которая садилась на шпагат в девяносто пять лет. Представляете?

Свой возраст режиссерша все-таки утаила. Слава богу, у меня хватило ума оставить этот вопрос в покое.

— Не скрою, вы мне понравились, — снова заговорила о делах Зинаида Максимовна.

— Мне лестно, — пропищала я, забыв, что не собиралась подлизываться к клиентам.

— Свежестью идей, яркостью переживаний, энергией, в конце концов, — продолжала режиссерша. — Признаться, когда ребята посоветовали мне обратиться в ваше агентство и я позвонила, то в первый миг подумала, что совершаю большую ошибку. Терпеть не могу глупых поверхностных девиц, жеманно растягивающих слова.

— Да? — удивилась я и невольно переключилась на другую тему. — Выходит, я могла не получить этот заказ из-за того, что притворялась собственной секретаршей? Жорик был бы счастлив от этих ваших слов, но, уверяю, вы просто исключение. Всем остальным общаться с секретаршей нравится.

— Не важно, — отмахнулась Зинаида Максимовна. — Главное, что теперь все определилось. Я верю в наш совместный успех и очень хочу, чтобы вы немедленно приступили к расследованию. Но вопрос финансирования решаю не я. Нужно представить вас тем, кто спонсирует ведение расследования. Понимаете?

Я понимала. Хотя слабо представляла, как в случае, если не понравлюсь вышеозначенным спонсорам, смогу спокойно жить дальше, зная, что две девушки попали в беду, а я палец о палец не ударила для их спасения. Может, Жорик и прав. Суть дела лучше выслушивать, когда клиент уже уверен, что нанимает тебя, а соглашаться на работу только в случае личного визита заказчика в офис, чтобы ничего не знать о пострадавших и не чувствовать себя обязанной помочь им или их окружению.

— Со всем родительским комитетом я познакомлю вас позже, если вы сами того захотите. А вот с председателем нужно будет встретиться как можно скорее. Окончательное решение по поводу найма принимает он. Это справедливо. Он платит свои личные деньги. Со своей стороны я, безусловно, скажу ему, что целиком поддерживаю вашу кандидатуру. — Зинаида Максимовна вдруг перестала быть официальной. — Катя, я очень вас прошу, постарайтесь сделать так, чтобы он захотел довериться вам. Эти гады из полиции не могут предпринять ничего толкового. Твердят, мол, девчонки ушли из дому по собственному желанию. А я говорю, это исключено! Не могли они, зная, что задействованы в спектакле, по-свински сбежать. Никого не предупредив? Вместе? Это при том, что первая главная героиня — Ларочка, пропавшая неделю назад, — терпеть не может вторую — Аллочку, если вам сейчас важны имена. В отношениях девочек сквозила почти физически ощутимая неприязнь. С чего бы они вдруг стали почти одновременно бросать наш театр и исчезать?

— Погодите-погодите, — я с трудом остановила поток информации. — Я ведь впервые обо всем этом слышу. Объясните толком, кто пропал, когда, в какой последовательности.

Я достала свой блокнот, без спросу взяла со стола Зинаиды Максимовны первую попавшуюся ручку и, привычно раздражаясь в ожидании самого ненавистного занятия в моей жизни, приготовилась записывать. Можете смеяться сколько угодно, но я — бывшая журналистка и нынешний детектив, вечно слоняющаяся с блокнотом, — терпеть не могла что-либо конспектировать. Записывая показания, я нервничала и изводилась, клиентам приходилось снова и снова повторять сказанное; каждый раз Жорик готов был разорвать на мелкие кусочки и меня, и блокнот, а мои конспекты, больше напоминавшие художества крайне авангардного стиля, никто, кроме меня и мамы, не мог прочесть. Но, честное слово, эти записи не раз помогали нам с Жориком в делах, а попытки вместо блокнота использовать аудиозаписывающие устройства приводили к тому, что при расшифровке приходилось тратить слишком много времени, проматывая нелепые «эм-м…» и разговоры о погоде.

Итак, я уже приготовилась конспектировать. Если бы я взялась записывать не только слова режиссерши, но и все происходящее в целом, то написать нужно было бы дурацкое «тук-тук-тук!». Именно это прокричал кто-то из-за двери, даже не дотронувшись до нее (зачем, спрашивается, делать вид, что стучишься?).

— Войдите! — громыхнула вновь официальным контральто Зинаида Максимовна.

— Зинаидочка Максимовночка! — В комнату вихрем влетела та самая лысая девочка, которую мы с Настасьей наблюдали в зале.

Теперь у меня была возможность рассмотреть это чудо вблизи. Первое впечатление обманчиво. О том, что сие творение принадлежит к женскому полу, свидетельствовал не только длинный, в пол, темно-бордовый сарафан, надетый поверх полосатого свитера под горлышко, но и многое другое. Густые ресницы, зачем-то покрашенные в ярко-синий цвет, довольно мягкие черты лица и, что самое главное, темно-синий цвет длиннющих ногтей — все это не оставляло сомнений: существо являлось девушкой лет восемнадцати.

— Ключик оставили, — весело сообщило существо, ни на секунду не останавливаясь и торжественно водружая ключ на стол. После этого без тени смущения оно уперлось ясно-серыми глазами в меня и деловито произнесло: — Я это…

Существо улыбнулось, смущенно пожало плечиками и почесало устрашающим маникюром низ подбородка. Продолжать странную фразу оно явно не было намерено. Мне оставалось только сделать вывод, что девушка так представилась. Странное, однако, прозвище — Это…

— А я — Ка-те-ри-на, — тыкнула себя в грудь я, стараясь говорить как можно понятнее для существа.

— Гы-гы-гы, — издало непонятные звуки существо Это и тут же оборвало само себя резким: — Не смешно! Че, издеваетесь, да?