Подавленные сны - Владимир Владимирович Голубченко

корпуса уже давно были поглощены сокрушительной силой природы, равно как и возможные подъездные дороги. К тому же Вадима интересовало то, что скрывает этот богом забытый образчик советского производства.

Спустя несколько томительных мгновений, в течение которых Вадим успел оступиться и сильно приложиться коленом о валяющийся на земле кирпич, ему наконец улыбнулась удача, и под его рукой возник зияющий темнотой проход. Это были не двери и даже не окно. Под гнетом времени часть стены давно вывалилась наружу, что для Кардамонова служило вполне приемлемым способом проникновения внутрь.

Оказавшись внутри, писатель ощутил продирающий до костей холод и тяжелое давление тишины. Удивительно, но, несмотря на пролом и несомненно давно рассыпавшееся окна и двери, внутри заводского строения не было ни сквозняка, ни шума листвы от окружающих деревьев. Только давящая на виски тишина, которую буквально вспарывал каждым шагом Вадим.

Внезапно глаз писателя упал на обветшалую стену, от вида которой его сердце буквально перестало биться, чтобы уже в следующее мгновение попытаться вырваться наружу, разрывая грудную клетку изнутри.

— Стены, — дрожащим голосом прошептал Вадим и непроизвольно отшатнулся назад: — Как во сне… Бледно-голубой низ и белый верх…

Да, несомненно, заводской интерьер такого вида был более чем обыден для советского человека, но писатель нисколько не сомневался, что именно эти стены он видел в своем сне. Все же не выдержав наплыва рвущих его изнутри эмоций, он отшатнулся назад, но налитые свинцом ноги даже не попытались пошевелиться, и он с силой шлепнулся на спину. Несмотря на весьма болезненное падение, Вадим с ужасом продолжал всматриваться в размытый овал фонаря, освещающий разъеденные влагой и временем стены. Он был настолько сконцентрирован на виде этой неровной полосы, разделявшей эмалированную окраску от бледной известки, что даже не обратил внимание на то, как сильно он ударился головой о бетонный пол.

Ощущая подступающий приступ тошноты, он потянулся к голове и ощутил, как его рука погрузилась во что-то вязкое и теплое. Одернув руку, Вадим забыл о стене и непонимающе взглянул на окрашенную его собственной кровью ладонь. Крови было много.

— Теперь надо спешить… — ощутив внезапный прилив сил, очевидно вызванный его собственным ранением, он вскочил на ноги, вновь ощутив предательский комок, поднявшийся к горлу, и, вяло тряхнув головой, шагнул вперед.

Следующее помещение оказалось каким-то цехом, в котором до сих пор покоились давно устаревшие механизмы. В свете фонаря производственные линии, огромные бочки и двигатели превратились в чудовищные образы, доселе невиданных писателем монстров, которые одним только свои видом могли повергнуть неподготовленного обывателя в шок. Но, бросив на этот театр теней короткий взгляд, Вадим лишь ускорил шаг. Он уже нисколько не сомневался, что в глубине массивного завода, там, в казематах этой увязшей в лесу стройки, его ждет настоящий ужас, и, ускоряя шаг, он лишь считал помещения, пытаясь понять, в каком он увидит свой кошмар, ставший реальностью…

— Семь… — спустя долгих десять минут блуждания по заводским цехам Вадим набрел на весьма объемное помещение, окрашенное уже привычными глазу красками, с решетками на окнах…

Вновь охваченные тряской руки с трудом удерживали теперь, казалось, весивший десятки килограммов телефон, от чего непреклонный свет фонарика стал прыгать, чего было достаточно, чтобы осветить ужасающую картину под ногами писателя.

В середине комнаты покоились давно почерневшие, покрытые мхом и грязью останки троих людей. Время не пощадило и их, отчего в нескольких местах скелеты были деформированы, а кости, что некогда служили каркасом живых людей, осыпались, превратившись в груду.

— Ты это видел? — за спиной Вадима раздался твердый голос Никиты.

— Что? Кто? Как? — с трудом ворочая языком, промямлил Вадим и, оглянувшись на друга, медленно осел на колени возле ближайших останков.

— Я спрашиваю, тебе приснилась эта комната? — в голосе Никиты послышались железные нотки.

— Да… — с трудом коснувшись костей, выдавил писатель и, внезапно вскинув голову вверх, вновь посмотрел на друга. На лице его появилась странная улыбка: — Я нашел, я же говорил, Никита, я нашел!

Ошарашенный Никита непонимающе смотрел на друга и не мог понять, почему тот улыбается.

— Что с тобой?

— Сон, весь сегодняшний день, моя пропажа… У всего есть логическое объяснение…

— Какое? — опасливо шагнув назад, уточнил Никита.

— Я их убил! — взорвавшись истерическим хохотом, Вадим рухнул вперед, раскидывая останки, покоившиеся в этом помещении больше пятнадцати лет.

6 месяцев спустя.

— Ну как он? — услужливо открыв Ирине дверь, ведущую прочь из психиатрической лечебницы, справился Никита и засеменил следом за с трудом сдерживающей слезы девушкой.

— Молчит. Не отвечает. Он еще хуже, чем был тогда.

— Но шансы есть?

— Никита, какие шансы? Какие на хрен шансы? На что? На то, чтобы он заговорил и снова рассказал, как он убивал тех детей? — гневно выпалив вопросы, которые явно не требовали ответов, Ирина тотчас спрятала лицо руками, пытаясь подавить волну вновь нахлынувших слез. Она пропустила через себя весь судебный процесс. Тогда, 6 месяцев назад, когда Вадим еще не успел окончательно закрыться от мира, он неустанно повторял, что он убил этих людей, а потом еще и приправил это свое признание ярким описанием, которое он, как казалось Ирине, не столько вспомнил, сколько почерпнул из своего чертового сна.

В свою очередь полиция не думала копаться в обстоятельствах. У них было чистосердечное признание человека. Их даже не заботило, что он смог описать только убийство одного человека, а про остальных просто нес несусветную чушь. Никого не интересовали ни доводы Ирины, ни модного адвоката, на которого она истратила практически все свои накопления. Следствие и суд продлились немногим больше двух месяцев, после которых Вадима определили в лечебницу.

— Ирина, — дав возможность девушке успокоиться, Никита обнял ее за плечи: — Все образумится…

— Я знаю… Я вытащу его оттуда и докажу невиновность…

— Как?

— Никого, кроме меня, не смущает, что он может описать убийство первой жертвы, но про другие говорит что-то совсем другое… — мягко оттолкнув друга семьи, Ирина быстро зашагала к его машине: — Возможно, он и причастен к гибели первого человека, но к остальным, я уверена, он не причастен!

— С чего ты взяла? — запустив двигатель, осведомился Никита.

— Я просто его знаю: он дурак, витающий в облаках, с тяжелейшей психологической травмой… Даже если он это и сделал, то я должна знать наверняка, докопаться до истины.

— Угу, — задумчиво произнес Никита и вывел машину на магистраль.

— Ты же не бросишь его? Скажи, ты же не веришь во все это?

В ответ Никита еще сильнее придавил на педаль акселератора и перестроился в левый ряд, устремляя машину прочь от центра города.

— В тот день, — подкуривая