Мессалина. Трагедия императрицы - Ирена Гарда

— Не знаю, когда приду, но постараюсь быть не очень поздно.

— Но ты почти ничего не съел!

— Не стоит волноваться, Лепида, куриная ножка не даст мне умереть в ближайшие несколько часов, а там… — Он словно наткнулся на стену и скороговоркой добавил: — Там посмотрим.

Когда за Макроном закрылась дверь, Лепида быстро стрельнула глазами по сторонам — не подслушивает ли кто, а затем, не удержавшись, торжествующе посмотрела на дочь:

— Ты слышала, дорогая? Сеяну конец! Уверена, что завтра произойдут события, о которых будут долго судачить в Риме. Пойду распоряжусь на кухне, чтобы слуги отправились за продуктами на рынок прямо к его открытию, а не тянули до полудня. И пусть закупят побольше съестного. Если у Макрона получится то, ради чего он примчался в город, то мы устроим роскошный пир. А если у него ничего не выйдет (храни его Юпитер Капитолийский!), то для нас будет лучше некоторое время не показываться на людях, не говоря уже о том, что если начнутся беспорядки, то рынки не будут работать. Ты же, пока я занимаюсь делами, принеси жертву ларам — пусть они позаботятся о безопасности нашего дома.

С этими словами раскрасневшаяся от возбуждения матрона отправилась отдавать распоряжения, а девушка, прижав руки к груди, долго еще смотрела на дверь, за которой скрылся нежданный гость. Вот оно, настоящее счастье: быть в центре событий, творить историю Вечного города, а не отдаваться противному этруску, чтобы спасти дом от его гнева. И Мессалина поклялась себе, что или умрет, или станет первой женщиной Рима.

Макрон пришел только под утро и, тихо постучавшись в дверь, был немедленно впущен в дом предупрежденным привратником. Лицо мужчины еще больше осунулось и посерело. Слава богам, пока все шло самым лучшим образом: консул Регул обещал рано утром созвать заседание сената в храме Аполлона, а префект Рима Грецин Лакон поклялся окружить здание караульными частями, однако до последнего момента даже всеведущие гарсупики вряд ли смогут предсказать, чем закончится его миссия. Страшно подумать: от него одного сейчас зависит судьба Рима, Империи и его собственная, кстати, тоже. А он так устал…

До развязки оставалось еще несколько томительных часов, и надо было хоть немного подкрепиться и освежиться, чтобы быть готовым к любым поворотам дела.

Гость почти не удивился, когда ему навстречу из темноты вышла хозяйка дома в сопровождении дочери, но из осторожности предпочел изобразить изумление:

— Лепида, Мессалина, почему вы на ногах в такое время? Неужели я вас так напугал глупыми разговорами? Если так, то приношу свои извинения. Я сейчас лягу, если мне кто-нибудь укажет, где я могу преклонить свою голову, но перед этим, с вашего позволения, дойду до кухни и чего-нибудь перекушу. Честно признаться, несчастная куриная ножка только раздразнила мой аппетит, и я сейчас готов съесть целого быка.

— Мы велели не убирать со стола, так что можно вернуться и продолжить трапезу, — мягко улыбнулась заинтригованная матрона, надеявшаяся хоть что-то узнать о ближайших планах гостя. — Единственная беда — все остыло. Но, думаю, такая малость не остановит привыкшего к лишениям воина.

— Не остановит. — При мысли о еде Макрон сглотнул голодную слюну. Завтра в это же время он либо будет спать в шатре командира преторианцев, либо его тело сволокут по Гемониям в Тибр, но грядущая битва с Сеяном еще не повод, чтобы отказаться от доброго ужина. Старый солдат уже давно привык к опасностям и не позволял себе поддаваться страху или волнениям. Если уж говорить по чести, то вся его служба на Капри была хождением по лезвию меча. Что же тогда, с голоду помирать, что ли?

Они посидели еще за столом, пока гость насыщался после долгого воздержания, но сколько дамы ни пытались разговорить императорского гонца, тот не сказал больше ни одного лишнего слова, и разочарованные мать и дочь были вынуждены оставить его в покое.

* * *

В ту ночь никто так и не сомкнул глаз, да и отправляться в объятия Морфея было уже некогда. Когда Макрон, наконец, понял, что наелся, над городом уже простерла свои руки вечно юная Эос, возвещая о появлении коней Гелиоса. В какой-то момент от сытной пищи и приятного воркования двух мягких женских голосов у него начали слипаться глаза, но офицер поборол дремоту и, потребовав принести таз холодной воды, вылил ее себе на голову в перистиле. Столь оригинальное омовение на холодном ветру вернуло ясность мыслям, и мужчина понял, что готов к борьбе.

Слуги принесли почищенный от пыли плащ, а также снятые шлем и меч, которые тут же заняли положенные им места на плечах, голове и правом боку воина.

— Ну все, я пошел. — Он поднял руку в приветствии, как сделал бы перед своими легионерами.

— Да хранят тебя Юпитер с Квирином, — выдохнули одновременно Лепида и Мессалина, еще раз пообещавшие Макрону затаиться и, заперев ворота до его возвращения, сидеть тихо, как мыши.

Но как только гость скрылся за порогом, следом за ним скользнула тоненькая фигурка кухонного мальчишки, откликавшегося на кличку Воробей, известного лентяя и бездельника, отличавшегося, однако, хитростью, сообразительностью и изворотливостью. Парнишке было приказано проследить за красивым офицером и доложить, если в городе начнется что-нибудь необычное. Более точные указания Лепида не дала как из-за собственного неведения, так и из соображений безопасности — мало ли в какую передрягу может попасть паршивец. Чем меньше он сможет рассказать о своей хозяйке, тем спокойнее она будет спать. Чего-чего, а осторожности римляне были хорошо обучены еще со времен Суллы.

Над крышами Рима начало восходить солнце, возвещая наступление нового дня, и дамы разошлись по своим комнатам, чтобы облачиться в лучшие одежды. Если дело Макрона выгорит — пусть он увидит, что они были уверены в его успехе, а если прогорит, то Сеян наверняка решит с ними разделаться, а кончать жизнь самоубийством пристойнее в приличном виде.

В любом случае они встретят вести в подходящих событию туалетах.

* * *

Утро прошло в страшном напряжении. Лепида вздрагивала от любого шума, доносившегося с улицы, а для Мессалины ожидание больше походило на игру, и она при каждом удобном случае бегала к запертым входным дверям, чтобы еще раз прислушаться к привычным звукам города, живущего своей обычной жизнью. Их кухонный соглядатай тоже не появлялся, и раздраженная его отсутствием римлянка не раз давала себе клятву выдрать нерадивого раба за промедление.

Но вот, наконец, ближе к полудню кто-то замолотил кулаками по двери, и привратник впустил в дом запыхавшегося сорванца.

— Ну что там? — кинулась к нему Мессалина, от волнения позабывшая о необходимости шествовать с достоинством, как полагается знатной дочери Рима.

— Ой, что делается! Что делается! — затараторил задыхающийся от бега малец, хватая воздух ртом.

— Говори, или я продам тебя на галеры!

— Как домина велела, я побежал за господином… Он дошел до храма Аполлона, по ступеням которого уже поднимались люди в тогах… Я спросил у храмового раба, что происходит, и он ответил, что здесь будет заседание сената… В это время появился префект претория в сопровождении своих гвардейцев. Мой господин и Сеян раскланялись и, дружески разговаривая, вошли внутрь, а я остался дежурить у входа. Преторианцы окружили храм, и все затихло… Я уж подумал, что больше ничего интересного не случится, но тут вышел господин, о чем-то пошептался с трибуном преторианцев и передал ему небольшой мешочек. Тот кивнул головой, построил своих людей, и они куда-то ушли… — Он надсадно закашлялся. — Ой, можно попить водички, а то у меня в горле першит?