Части ее тела - Юлия Александровна Лавряшина

Мне захотелось сфотографировать эти сказочные деревья, и мы остановились возле одного из домов.

Проходивший мимо старичок в ушанке и зипунчике, высоких светлых валенках и полинялых трениках, остановился, поравнявшись с нами, улыбнулся беззубым ртом:

– Здесь года два жил дятел… Здоровый такой! В красной «шапочке». Я посмотрел по каталогу – это желна. Красавец! Все приходили его фотографировать… А в этом году его не видно. Исчез. Наверное, переселился куда-то…

Думать о худшем ему явно не хотелось.

– Жалко, – откликнулась я.

– А что вы снимаете? – спросил он с живым интересом. Голос у него был тонкий и веселый.

Я слегка смутилась:

– Да так… Деревья. Небо.

– Небо. – Он улыбнулся. – Оно того стоит. Ну, всего доброго!

И быстро пошел дальше – бодрый деревенский дедочек. Артур крикнул уже ему в спину:

– Здоровья вам!

Он на ходу поднял руку, благодаря и прощаясь.

Из калитки соседнего дома вышла наблюдавшая за нами старушка в кокетливой меховой шляпке. Разглядев Артура, она просияла – это была обычная женская реакция на него. Но ее слова меня поразили.

– Молодые люди, а вы знаете, с кем только что разговаривали? – спросила она, не отрывая взгляда от лица Логова.

Меня никто не замечал, когда он находился рядом…

Артур щедро улыбнулся ей в ответ – ему было не жаль дарить людям свою красоту:

– С хорошим человеком?

– Боже, вы не узнали его! Это же последний оставшийся в живых из первого отряда космонавтов… Того, королевского.

– В котором был Гагарин? – не поверила я.

Она взглянула на меня вскользь и снова уставилась на Артура:

– Именно. Это же Борис Валентинович Волынов. Собственной персоной.

– Волынов?! – Артур чуть не подпрыгнул, честное слово. – Это он? Нет, серьезно? Я же читал о его полете… Вообще-то их два было, но первый стал просто его личным Апокалипсисом.

Было неловко, что я даже не помню фамилии такого космонавта. Уж кого-кого, а этих людей надо знать! Не заметив моего смущения, Логов начал взахлеб, точно мальчишка, рассказывать, как в шестьдесят девятом году, когда Волынов после полета возвращался на Землю, технику внезапно заклинило и приборный отсек не отделился от спускаемого аппарата.

– Поэтому спуск был не скользящий, как всегда, а баллистический, с перегрузками втрое выше обычных. Потом еще теплозащита была нарушена, корабль начало крутить, а бедного Волынова не вжимало в ложемент, а тянуло на ремнях.

Было жутковато даже слушать о том, как космический корабль загорелся в атмосфере. Стропы парашюта закрутились из-за того, что спускаемый аппарат вращался, а купол не схлопнулся, поэтому Волынов опускался со скоростью, которая была значительно выше положенной.

Неудивительно, что космонавт здорово травмировался при приземлении, сломал даже корни зубов верхней челюсти. Слава богу, жив остался! И до сих пор бегает – беззубый, но полный жизни. Сколько ему уже? Под девяносто?

– Живая история стояла рядом с нами и рассказывала про дятла, – пробормотал Артур потрясенно, когда старушка направилась в сторону госпиталя Мандрыки, находившегося на соседней улице.

Я чувствовала, как ему хочется броситься за космонавтом вдогонку, расспросить о подробностях, которые мог знать только старик, сказать какие-то важные слова… Но мне стало понятно и другое: Артур Логов, этот сильный мужчина с пистолетом, этот невероятный красавец, смутился, как прыщавый подросток. В его полном отчаяния взгляде прочитывалось: «Кто я такой, чтобы тревожить этого великого человека?»

Черт, это было до того мило и трогательно, я едва удержалась, чтобы не обнять его… Но в этот момент проснулся его телефон и голосом Овчинникова сообщил, что никакой Малышенков на улице Ломоносова в Королеве не проживает. По крайней мере, не прописан.

Пока они разговаривали, я не могла оторвать взгляда от неба, которое здесь было фантастическим: в высокой нежной синеве переплетались пушистые, точно взбитые дорожки, оставленные самолетами, пролетевшими так давно, что следы стали широкими и пухлыми. А вдали солнечными росчерками светились свеженькие, вонзавшиеся в ленивые облака. На такое небо можно было смотреть бесконечно, но Артур уже убрал телефон.

– Может, это отец его матери? – пробормотала я, продолжая впитывать глазами небесное великолепие. – Тогда у него другая фамилия…

– Которая нам неизвестна.

Артур подвел черту не только этой фразой, но и пробороздив ботинком по снегу. Похоже, тут никто не чистил дороги… Вздохнув, он поманил меня кивком:

– Ладно, поехали. Раскопаю я его фамилию… Что ты там увидела? – Он запрокинул голову.

– Просто небо, – сказала я.

Он повторил с неожиданной печалью:

– Просто небо. Мы так редко замечаем его…

Чтобы Логов совсем не раскис, я взяла его под руку и потянула к машине:

– У нас еще будет время полюбоваться.

– Ты считаешь? – В его голосе слышалось сомнение. – А если вся жизнь так и пройдет в суете? Главное остается вне поля зрения.

– Главное для тебя – твоя борьба со злом. – Я постаралась, чтобы это прозвучало не слишком пафосно.

Но Артур вдруг встал как вкопанный и уставился на меня, точно я брякнула какую-то несусветную глупость или, того хуже, оскорбила его. Пришлось выпустить его руку…

– В последнее время я все чаще думаю о том, как относительно понятие зла, – неожиданно признался он. – Убийца может одновременно быть и спасителем. К примеру, мать, защищающая своего ребенка. Если она снесла башку насильнику, в глазах Бога эта женщина – зло?

– Это же самозащита…

– Это превышение пределов допустимой обороны. Если адвокат у нее будет так себе, то она сядет. Но я не об этом сейчас, меня больше волнует Высший суд.

– С чего вдруг? – вырвалось у меня.

Его взгляд просто оледенел. И Артур произнес уже совсем другим тоном:

– Потребуется время, чтобы установить девичью фамилию матери Сергея и попытаться найти старика. Если отыщу, вернусь сюда завтра.

– Я с тобой.

Мне показалось, будто он поморщился:

– Это не обязательно.

И быстро направился к машине, вынудив меня почти бежать за ним. Я выкрикнула на ходу:

– Тебе осточертело мое общество?

– Не болтай глупости, – буркнул он, не оборачиваясь.

– Тогда почему ты не хочешь взять меня с собой?

Логов остановился так резко, что я ткнулась ему в спину.

– Ты сама сегодня твердишь целый день, что у тебя должна быть своя жизнь. Что тебе надоело общаться с таким стариком, как я…

– Ну заплачь еще! – возмутилась я и забежала вперед, чтобы видеть его глаза. – Ну ты что? Я же пошутила.

– Но в каждой шутке… Саш, ты права, я все понимаю, – заговорил он уже мягче, но глаза у него оставались такими же несчастными. – Тебе веселее с такими, как… Никита. Тебе хочется сходить на вечеринку. На эту… Как ее?

– Вписку…

– Какой идиот придумал такое название?!

– Не я.