Хищники - Алексей Макеев

Лев молча покачал головой, после чего непререкаемым тоном объявил:

– Гражданин Вологодцев! Вы пока остаетесь здесь и будете находиться под охраной. Но к вам сегодня же будет допущен адвокат. Второе. Ближайшую неделю вы будете числиться тяжело больным, в связи с чем господин следователь сюда и носа не покажет. А если покажет, то это даст мне основания подозревать, что он сознательно подводит вас к самооговору или суициду. Верно, господин Друшмалло? И последнее. Я сейчас же поговорю с завотделением, чтобы лечили вас как положено, а не абы как да как-нибудь. Выздоравливайте!

Кивком головы он указал следаку на выход. Стоявшая в дверях Ирина, улыбаясь сквозь слезы, вышла вслед за ними, на прощание помахав брату кончиками пальцев. Тронув Гурова за рукав, она с чувством произнесла:

– Лев Иванович! Вы такой человек… Я готова перед вами встать на колени!..

– Вот этого не надо! Даже теоретически, – чуть заметно усмехнулся Лев, – а то бронзоветь начну. Сейчас идите домой и хорошенько отоспитесь за все эти дни. Вам надо отдохнуть. А то ваш морячок, чего доброго, вместо красавицы невесты застанет ходячие мощи…

Когда Ирина, одарив Гурова признательной улыбкой, скрылась в конце коридора, он приглушенно спросил полицейского, который, как видно, несколько забывшись, не отрываясь, глядел ей вслед:

– Что, сержант? Хороша подмосковная дива?

– Гм… Хм… – несколько опешив от его вопроса, смущенно кивнул тот в ответ. – Так точно! Хороша…

– Но ее сердце, увы, уже занято представителем другого ведомства… – Лев сочувственно развел руками. – Казалось бы, велика ли разница между МВД и ВМФ – аббревиатуры-то почти одинаковые. А вот, поди ж ты, морячок увел красавицу у нас из-под носа… Ну да ладно, это все лирика. А теперь – о суровой прозе жизни. Значит, так. Прошу запомнить и передать своим сменщикам: в течение предстоящей недели допуск в эту палату господина Друшмалло категорически запрещен. Тем более что за это время статус подозреваемого может измениться на статус потерпевшего. Да и статус господина Друшмалло может измениться – с обвинителя на обвиняемого.

Кивнув на прощание, Гуров направился в сторону кабинета заведующего отделением, оставив стоящего столбом посреди коридора следака, который являл собой живой символ растерянности и безмолвного испуга.

Главный терапевт оказался молодым энергичным мужчиной спортивного телосложения, правда, с уже несколько оплывшей фигурой и заметно обрисовавшимся брюшком. Уже по тому, как доктор восседал за своим служебным столом, можно было понять, что он чувствует себя «в седле», хозяином отделения и своего положения в жизни.

Ответив на приветствие гостя и величественно предложив ему присесть, доктор, на двери кабинета которого значилось «Зубинцев Олег Аристархович», поинтересовался целью визита «уважаемого господина оперуполномоченного». Выдержав секундную паузу, Лев пояснил, что только что побывал в изоляторе, где находится подозреваемый в совершении преступления Борис Вологодцев, в связи с чем хотел бы узнать, каково состояние его здоровья и насколько полно врачебные назначения соответствуют тяжести заболевания.

– …Проще говоря, вы его лечите или только соблюдается некая видимая формальность лечения? – уточнил он.

Издав неопределенное «хм-м-м…», хозяин кабинета повертел в руках авторучку и, глядя на гостя исподлобья, задал встречный вопрос, не скрывая ноток неприязни:

– Как можем, насколько это позволяют наши возможности, да, лечим. А чем, простите, обусловлена такая забота главка МВД об этом грязном отморозке?

Откинувшись к спинке стула и положив ногу на ногу, Гуров сочувственно рассмеялся:

– Вы читали сказки Карела Чапека, чешского писателя? У него есть такая «Большая докторская сказка», и там, помнится, говорится примерно так: «…Доктор никому не может отказать в помощи, даже если его позовут к разбойнику либо к самому (прости господи!) Люциферу. Ничего не поделаешь: такое уж это занятие, докторство это самое». Не читали?

Зубинцев, недоуменно поведя головой (охреневший какой-то опер!), недовольно буркнул:

– Нет, не читал…

– Жаль… Этот сказочник очень верно передал смысл клятвы Гиппократа, которую вы в свое время, надо думать, давали… Вам привезли тяжелобольного, и еще не осужденного, а только лишь подозреваемого. А вы уже вынесли свои окончательные оценки и на основании этого строите к нему свое отношение. А вы не допускаете, что человека просто могли оклеветать? Одни – для того, чтобы завладеть его жилплощадью, другие – чтобы сделать себе карьеру… Я так понимаю, это большое для него везение, что он смог выжить в условиях огульного осуждательства и равнодушия.

Встрепенувшись, хозяин кабинета вскинул руки перед собой и протестующе зачастил:

– Ну, ну, ну! Это вы уже – лишнее… Да, у Вологодцева тяжелый инфаркт. Но мы сделали все возможное, чтобы он выжил. Его привезли-то к нам почти в коматозном состоянии. Еще бы четверть часа промедления, и ему бы уже никто не помог. Нет, нет! Все положенное из того, что у нас есть, он получает. И могу с уверенностью сказать, вполне стабильно идет на поправку. Вылечим мы его, вылечим! А то, что отношение к нему не самое радушное – это объяснимо. Нас сразу проинформировали, что в изоляторе содержится особо опасный преступник, совершивший сексуальное насилие над ребенком. Он там под охраной. Что мы должны о нем думать? Кстати, а его что, и в самом деле подставили? – чуть подавшись вперед, уточнил Зубинцев.

– Похоже на то… – Лев задумчиво потер переносицу. – Я еще, может, и сомневался бы, но когда увидел в изоляторе следователя Друшмалло, сразу понял: что-то тут и в самом деле нечисто. Несколько лет назад этот господин засветился на подтасовках в ходе следствия, что помогло убийце уйти от ответственности. У меня к вам просьба: уж подлечите бедолагу как должно, чтобы он не «крякнул» до конца расследования. А то оправдательный приговор, прочитанный над его могилой, будет смотреться как-то не очень позитивно.

– Конечно, конечно… – закивал доктор, как видно, ощутив некоторые угрызения совести после только что услышанного. – Мы сделаем все возможное, можете не сомневаться.

Уже уходя, Гуров обмолвился, что не знает, где ему найти того детского психолога, что беседовал с якобы потерпевшей Наташей Ларидзе.

– А-а! Так это, наверное, спец из недавно открывшегося ЦДП – Центра детской психологии, который от большого ума кто-то назвал «Зорька ясная», – сообщил Зубинцев.

По его словам, месяца три назад где-то в Замоскворечье открылся офис этого Центра. Штат его не очень большой, но в столичных медицинских и правовых кругах он уже успел набрать солидный вес, как очень авторитетное и профессиональное заведение в своей сфере деятельности. Работают там исключительно выпускники престижных западных университетов.

Как явствует из довольно скудных сообщений СМИ, ЦДП открылся и функционирует на гранты зарубежных спонсоров, в частности Джорджа Сороса. Трудно сказать почему, но этому Центру на уровне Минздрава и Минюста кто-то очень сильно благоволит, поскольку на сегодня именно этот ЦДП в плане вынесения экспертных оценок по тем или иным вопросам, связанным с детской психологией, стал настоящим монополистом. Именно заключение его специалистов становится решающим, например, при рассмотрении судебных дел, связанных с насилием над детьми.