Рай. Книга 1 - Джудит Макнот

— У твоего отца вшивый вкус.

— Ты не должна говорить таких слов, как «вшивый», — тихопоправила Мередит, понимая, что Лайза совершенно права и платье действительноуродливое. — Они выставляют тебя грубой и бесчувственной, а ведь это не правда.Конечно, я не умею одеваться, укладывать волосы, зато точно знаю, как нужноправильно говорить.

Лайза смотрела на нее с открытым ртом, и в это мгновениечто-то неуловимо изменилось: родилось, возникло пока еще такое робкое родствостоль несходных между собой душ, неожиданно понявших, как много они могут датьдруг другу. Медленная улыбка зажгла карие глаза Лайзы. Склонив голову набок,она придирчиво осмотрела платье Мередит.

— Оттяни плечи немного вниз, посмотрим, может, станет лучше,— неожиданно велела она.

Мередит расплылась в дружеской улыбке и немедленноподчинилась.

— И прическа у тебя черт-те какая… вши… ужасная, — быстропоправилась Лайза и, оглядевшись, показала на букет искусственных цветов накомоде:

— Цветок в волосах или за поясом сразу привлечет внимание ктвоим глазам.

Мередит с безошибочным инстинктом многих поколенийБенкрофтов мгновенно почувствовала, что победа близка и сейчас самое времявоспользоваться достигнутым:

— Ты проведешь здесь ночь? Я вернусь часам к одиннадцати, иникому не будет дела, когда мы ляжем спать, хоть на рассвете!

— Лайза, поколебавшись, кивнула:

— Так и быть.

И, снова оглядев Мередит, поинтересовалась:

— Почему ты выбрала туфли на таких некрасивых низкихкаблуках?

— По крайней мере я не выгляжу такой высокой.

— Да высокие сейчас самый писк моды, глупышка! И этижемчуга… Ты должна их носить?

— Так хотел отец.

— Но ты могла бы их снять в машине, верно?

— Он ужасно рассердится, если узнает.

— Ну я-то уж, во всяком случае, ему не проболтаюсь. И дажеодолжу тебе губную помаду, — пообещала Лайза, поспешно роясь в сумочке. — Какнасчет очков? Ты обязательно должна нацепить их?

— Только если хочу что-то увидеть, — заверила Мередит,давясь смешком.

Сорок пять минут спустя она вышла из дома. Лайза говорила,что обладает талантом украшать все — от людей до комнат, и теперь Мередит ейповерила. Шелковый цветок, приколотый за ухом, позволил девочке почувствоватьсебя более элегантной. Легкий слой румян оживил лицо, а помада, хотя и была, пословам Лайзы, слишком яркая для блондинок, придавала девочке более взрослый иутонченный вид. Ощутив небывалый прилив уверенности в себе, Мередит обернулась,помахала стоящим в дверях Лайзе и миссис Эллис и улыбнулась подруге:

— Если хочешь, можешь, пока меня не будет, заново обставитьмою спальню, я не стану возражать.

Лайза залихватски выбросила вперед большие пальцы рук:

— Не заставляй Паркера ждать.

Декабрь 1973 года

Бешеный, с каждым мгновением усиливающийся стук сердцазаглушал звон колоколов, звучавших в мозгу Мэтта Фаррела, упоенно вонзавшегосяв требовательное, жадное тело Лоры, поглощенной безумной скачкой. На этот разона была сверху, с каждым движением бедер втягивая его в себя все глубже,буйная, неистовая, ненасытная… почти на грани ослепительного экстаза.

…Колокола гремели в странном ритме. Не мелодичный звонцерковных колоколов в центре города, не тревожный зов пожарной сирены…

— Эй, Фаррел, ты там?

Он определенно был «там». Там, где надо. В ней, и казалось,вот-вот взорвется. Колокола.

— Черт побери, Фаррел… Колокола.

— Где, дьявол тебя возьми… Колокола.

— ..ты шляешься?

Наконец в его воспаленной голове забрезжила догадка: там,снаружи, у бензоколонок, кто-то выкрикивает его имя и при этом прыгает нашланге, который надсадно позванивает в конторе станции техобслуживания.

Лора мгновенно замерла, тихо вскрикнув:

— О Боже, там кто-то есть!

Слишком поздно. Он не мог и не хотел остановиться. Крометого, Мэтт с самого начала не желал встречаться здесь с Лорой, но танастаивала, и умоляла, и соблазняла, и теперь его тело не повиновалосьпредостережению об опасности вторжения нежелательного свидетеля. Вцепившись вокруглые ягодицы Лоры, он , с силой рванул ее вниз, на себя, врезался вподатливые глубины в последний раз и обмяк. Еще мгновение блаженного отдыха, иМэтт откатился, сел, мягко, но поспешно оттолкнув ее. Лора уже опускала юбку иодергивала свитер. Мэтт толкнул ее за штабель новых покрышек и встал как раз втот момент, когда дверь распахнулась и на пороге, хмуро, подозрительнооглядываясь, появился Оуэн Кинан:

— Какого дьявола тут творится, Мэтт? Я глотку надорвал, атебя не дозовешься!

— Небольшой перерыв, — отозвался Мэтт, приглаживая волосы,взлохмаченные Лорой в порыве страсти. — Чего тебе?

— Твой па напился в дымину в баре у Максины. Туда ужеотправился шериф. Если не хочешь, чтобы он провел ночь в «обезьяннике», лучшепоспеши.

После ухода Оуэна Мэтт поднял с пола пальто Лоры, на которомони лежали всего несколько минут назад, отряхнул его и помог ей одеться. Онзнал, что Лора попросила подругу высадить ее здесь, а это означало, что теперьлюбовницу нужно отсюда увезти.

— Где ты оставила машину? — спросил он. Лора объяснила',куда нужно ехать. Мэтт кивнул:

— Сейчас отвезу тебя, прежде чем отправиться на спасениепапаши.

Они ехали по Мейн-стрит, главной улице, и на перекресткахсверкали рождественские огни, расцвечивая яркими красками летящие снежинки. Всеверном конце города красный пластмассовый венок висел над дорожным указателемс надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЭДМУНТОН, ШТАТ ИНДИАНА, НАСЕЛЕНИЕ 38 124ЧЕЛОВЕКА».

Из громкоговорителя на крыше «Элк-клуба» неслась громкаямелодия «Тихой ночи», беспорядочно перемешиваясь с не менее оглушительнымизвуками «Звените, колокольчики», вырывавшимися из пластиковых санок на крыше скобянойлавки Хортона.

Тихо, медленно падающий снег и рождественская иллюминациятворили чудеса с Эдмунтоном, придавая волшебно-сказочный вид этому месту,которое в резком свете дня оказывалось просто маленьким городишкой,примостившимся в неглубокой лощине и представляющим собой скопление высокихдымовых труб сталелитейных заводов, непрерывно выбрасывающих в воздух гейзерыпара и дыма. Темнота окутала все это бархатным плащом, скрыла южный районгорода, где аккуратные, чистенькие дома уступали место сначала трущобам,кабакам и закладным лавкам, а потом и полям, сейчас, в зимнее время, голым инеприютным.