Король лжи - Джон Харт

Я не мог заставить себя ответить. Что мне было ей сказать?

– Ну разве он не великолепен? – произнес я вместо ответа, указывая рукой на гуляющего старика.

– Кто? Он? – переспросила она, нацеливаясь на него рукой, как будто оружием.

– Он.

– Ради Бога, Ворк. Иногда я тебя не понимаю. Действительно не понимаю.

Я наконец обернулся, глянул на нее и нашел ее прекрасной.

– Посиди со мной, – тихо сказал я, – как это бывало раньше.

Она засмеялась так, что стала уродливой, и я понял, что больше мне не на что надеяться.

– Раньше я еще носила джинсы. А сейчас мне надо приготовить ужин.

– Пожалуйста, Барбара. Только на одну-две минуты. – Вероятно, в моем голосе было что-то такое, что остановило ее на полпути и заставило подойти ко мне. На ее губах играла улыбка, и, хотя эта игра была короткой, я вспомнил те улыбки, которые не были ни такими мягкими, ни такими притворными, причем не в столь давние времена, – когда ее улыбка могла ослепить меня. Тогда я ее любил или верил в это и никогда не ставил под сомнение сделанный выбор. Тогда она говорила о нашем будущем с пророческой страстностью. Она утверждала, что из нас получится великолепная пара, у нас будет прекрасная жизнь, и я ей верил. Она сделала меня своим учеником, показывая будущее через свое видение, и оно слепило своим блеском.

Это было много лет назад, но даже сейчас, стоило мне закрыть глаза, я видел желтую тень ее представления. Казалось, все так просто.

Я очистил ступеньку от весенней смолы и поправил сломанную плитку. Барбара медленно села, положив руки на колени, и мне показалось, что в ее глазах появилось мерцание прежней любви.

– У тебя все в порядке? – спросила она, и, глядя на нее, я подумал, что она именно это и имела в виду.

На какое-то мгновение у меня перехватило горло, и я почувствовал, что готов расплакаться. Вместо слов я еще раз показал на уменьшающийся вдали силуэт старика и снова повторил:

– Ну разве он не великолепен?

– О Иисус, Ворк, – воскликнула она, вскочив на ноги. – Он ужасен, этот старик, и я не хочу, чтобы он прогуливался мимо нашего дома. – Она уставилась на меня, будто я был посторонним. – Черт с ним. Почему ты все усложняешь? Возьми пиво и сядь на веранде. Сделай, пожалуйста, это для меня, хорошо?

Как только она ушла в дом, я потер рукой лицо. Мне трудно представить себя старым, до тех пор пока это не произошло со мной, но странно, почему старик так подействовал на мою жену? Я наблюдал, как он спускался вниз по заросшей травой насыпи к маленькому озеру в центре парка, а затем исчез на детской площадке, которая с каждым годом словно становилась все меньше.

Внутри дома было холодно. Я позвал Барбару, но, не получив ответа, снова направился за пивом в кухню, потому что знал: лучше напиться, нежели что-то планировать.

Я увидел Барабару через дверь, ведущую в гостиную, – она склонилась над газетой, перед ней стоял нетронутый бокал белого вина. Мою жену редко можно было видеть такой спокойной.

– Что-нибудь интересное? – спросил я, и мой голос показался мне очень слабым.

Я принес пива и уселся на свой любимый ступ. Ее голова по-прежнему была наклонена, кожа бледно сияла, как кости Эзры, и темнота заполнила провалы ее щек. Когда Барбара подняла голову, глаза ее были красными, и краснота все усиливалась. Губы ее стали тоньше, и в какой-то момент она выглядела испуганной, но потом взгляд ее смягчился.

– О Ворк, – прошептала она, и слезы заскользили по ее лицу, напоминая утечку масла на крупных лайнерах. – Мне так жаль.

Я увидел заголовок в газете, и мне показалось странным, что она могла плакать, а я не мог.

В эту ночь, лежа в кровати в ожидании, когда Барбара выйдет из ванной, я думал о статье в газете, о тех вещах, которые там были сказаны, и о тех, что замалчивались. Статья представляла отца святым, защитником людей и опорой общества. Это заставило меня задуматься над тем, что следует считать правдой. Отец назвал бы статью подходящей эпитафией. От этой мысли меня потянуло на рвоту.

Я вглядывался в ночное небо за окном, на котором сияла словно начищенная воском луна, и повернулся на звук неловкого покашливания Барбары. Она стояла неподвижно, между луной и мягким лучом света, идущим из ванной комнаты. На ней было что-то прозрачное, чего я никогда не видел прежде, и в этом одеянии она напоминала привидение. Барбара поворачивалась под моим испытующим взглядом, и ее груди колыхались в такт движению. Ее ноги сегодня казались еще длиннее, чем всегда, и темнота в месте их соединения заставила меня опустить глаза.

Несколько месяцев у нас с ней не было секса, и я знал, что она предлагала себя из чувства долга. Странно, что подтолкнуло меня, но я ответил почти болезненной потребностью. Я не хотел ее именно так. Без общения. Без чувства. Но я желал отгородиться стеной из мягкой плоти и ощутить реальность этого дня на своих костях.

Она взяла мою протянутую руку и молча скользнула под простыню, как будто близость для нее тоже оставалась безликой. Я с трудом ее поцеловал, ощутив на губах соль почти высохших слез. Мои руки двигались по ее телу, и там, где они появлялись, исчезал ее ночной пеньюар. Копна ее волос рассыпалась на моей груди, после чего она подставила свою грудь для поцелуев. Я вошел в нее, услышал сдавленный крик и затем забылся от прилива крови и прикосновения (хлюп-хлюп) влажной плоти.

Я уже давно почувствовал, что в отсутствие моей жены в доме устанавливается особенная тишина. Кажется, что дом наконец-то выдохнул скопившийся воздух. Так было, когда я проснулся на следующее утро. Еще не открыв опухших глаз, я уже знал, что один. Пока я лежал так несколько секунд, я осознал, что моя жена больше меня не любит. Не знаю, почему понимание этого причинило мне боль, но я не мог оспаривать этот факт.

Я бросил взгляд на прикроватный столик и ничего на нем не увидел, кроме лампы и стакана воды со следами ее помады. Она оставляла мне короткие записи: «В книжном магазине», «Кофе с девочками», «Люблю». Но такое бывало раньше.

Любопытно, куда она отправилась. Вероятно, в тренажерный зал, чтобы согнать с себя пот после прошедшей ночи.

Я сбросил ногами простыню и поднялся. На часах было около семи. Я почувствовал очертания дня и понял, что это будет большой день. Известие о смерти Эзры уже должно распространиться по всему графству, и я надеялся оставить след в течение дня, куда бы я ни пошел. Я вынашивал эту мысль по пути в ванную комнату, где принял душ, побрился и с удовольствием почистил зубы. Единственный свежий костюм висел в платяном шкафу, и я натянул его без удовольствия, думая о джинсах и сандалиях. В кухне я обнаружил кофе в кофейнике, налил его себе в чашку и добавил молока. С чашкой в руках я вышел наружу, под раскинувшееся низкое небо.

Было еще рано, офис и суд не открывались раньше девяти, и я решил прокатиться, – дороги ведь все равно куда-нибудь ведут, это только вопрос выбора. Эта дорога вывела меня из города и направила через Бухту Гранта. Промелькнула площадь Джонсона, и я увидел написанное от руки крупными буквами объявление, предлагающее бесплатно щенков в хороший дом. Я убрал ногу с педали газа и стал притормаживать. На какое-то мгновение я заинтересовался этим предложением, но затем представил реакцию Барбары и понял, что никогда не остановлюсь. И все же скорость упала, и я продолжал смотреть в зеркало заднего вида, пока объявление не превратилось в маленькое белое пятнышко, а затем исчезло. На повороте дороги ограничение скорости дошло до пятидесяти пяти, и, следуя правилу, я опустил стекла и с тоской подумал о своем псе, который вот уже два года лежал в земле. Я пытался выбросить его из головы, но это было не так просто, он был чертовски хорошим псом. Я сосредоточил внимание на дороге. Я ехал вдоль желтой полосы, оставляя позади маленькие кирпичные дома и новые строения с такими модными названиями, как «Плантация горный хребет» и «Лес святого Джона».