Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени - Татьяна Александровна Корсакова

старались не говорить, тем более что невестка вскоре обнаружила, что ждет ребенка.

У Веры, женщины изящной и маленькой ростом, мальчик родился крупным, в отца. Сначала хотели назвать его Валерием, а потом Вера подумала: «Почему Валерием, если мне всегда нравилось имя Геннадий?» Она настояла на своем, что ей весьма свойственно. Потом и окрестили мальчика Геннадием в церкви там же, в Серове.

Вера умела создавать уют всюду, где появлялась. Свекровь, а теперь уже бабушка Анисья, не могла нарадоваться на невестку. Расторопная, умелая, чистоплотная, та всё делала быстро и ловко. И вкусный обед сварить, и постирать, и пол вымыть до блеска… По вечерам в темноватой барачной комнате пахло смолой от бревен, чистым бельем и раскаленным утюгом, внутри которого, если откроешь крышку, светились горячие алые угли. За окном, когда выглядывала луна, серебрился и колол глаза ясными лучиками чистый снег. Хорошо!

Было бы хорошо или хотя бы сносно, если бы в этой комнате между молодыми супругами царил мир. Но этот тонкий мир треснул. Ребенок — самое главное оправдание скоропалительному браку Веры — ворковал в своей колыбели и пока не подозревал о неладах между папой и мамой. Конечно, это дело житейское, испокон веку известное, — временный разлад между супругами, когда жена родила, боготворит новорожденного и только его одного, и с некоторой враждебностью взирает на мужа. Мудрый муж поймет, подождет, улыбнется, успокоит. Но с Вериным мужем было что-то не так.

Николай устроился на работу, нашел старых друзей, завел новых. Послевоенные годы — не лучшее время для самосовершенствования. Заходили в магазин, шли к кому-нибудь домой, летом на окраину, в рощу, вспоминали скудные радости тяжелого надеждинского детства, потом — кто где воевал, потом друзей.

Эти застольные, ранившие сердце, с разными именами погибших друзей и соседей беседы велись тогда быстро повзрослевшими на войне мужчинами по всей Руси великой и по всем республикам большого Союза. Николай приходил домой расстроенный, а иногда и злой на весь мир. Это было так непохоже на родную семью Веры! Она пыталась возражать.

Между тем сын рос и начинал прислушиваться к разговорам родителей. Пытался что-то понять, а главное, помирить маму и папу — он с детства был миротворцем. Вера чудом выдержала года два или даже три и решила: хватит.

И вот однажды мужа отправили в командировку. Нужный момент настал. Вера заранее и тайно собрала кое-какие вещи, еду на дорогу, надела на сына зелененькое пальтишко с капюшончиком и вышла якобы погулять с ребенком, а сама — прямиком на вокзал.

— Я как сейчас помню тот зелененький капюшон, там еще одна женщина помогла мне усадить Гену в вагон, я передала его ей в руки на входе, а потом и сама вскочила. Мы садимся, я оглянулась, вернее, выглянула тайком из-за двери тамбура, а он бежит по платформе, в окна поезда заглядывает.

— Кто «он» бежит?

— Муж, Николай Степанович. Поезд был Серов — Свердловск, в Свердловске уже надо было делать пересадку дальше, на Питер. И вот мы с Геной садимся в этот свердловский поезд в первые вагоны, а муж за какое-то время до этого тем же поездом неожиданно вернулся из командировки, и кто-то ему на вокзале сказал про нас с Геной. Если бы Николай нас застал на платформе, он бы нас не отпустил. Но поезд уже двинулся, и мы поехали. Двери закрылись, а муж остался на платформе. Потом он, мне соседка рассказывала, так плакал, так ревел, с ума сходил, что как это так всё случилось.

Но нам надо было уехать! Это я не от хорошего уехала, бабушка и дедушка чудесные были, любили нас.

Глава 4

Чудской Бор

Мама Вера смотрела в окно вагона, за которым бежали назад мощные уральские ели и сосны. Она то плакала тайком от сына от перенапряжения последнего часа, то улыбалась, довольная: «Ну и пусть. Я это сделала. Я всё сделала правильно. Так ему и надо. Доводил меня до слез — пусть сам изводится. А я всё сделаю для Геночки, для сыночка моего дорогого». И прижимала к себе ребенка.

Она сняла с Гены зеленое пальтишко, дала пирожок, потом попить воды из бутылки, наполненной еще в Серове и заткнутой самодельной пробкой, потом вытерла ребенку руки после пирожка и вытащила из сумки книжку с картинками. Поезд Серов — Свердловск шел строго на юг, лишь иногда огибая рудоносные горы. В Свердловске мать оформила билеты, детский и взрослый, на поезд до Ленинграда.

Бывая уже в наше время в летние месяцы в Чудском Бору, Вера Ивановна часто чаи распивала с младшими сестрами, и они рассуждали о том, какие дети у кого получились. Тетки внимательно и ревниво следили за взлетом старшего племянника. В кого он такой ладный, умный, добрый, обстоятельный? И все сходились, что в деда по матери, в отца их, Ивана Васильевича Свободина, того, что без ноги остался в результате нападения в поезде. Другого-то деда, кузнеца Селезнёва Степана Юменовича, они не знали, но и тот был умен и силен.

— Вы только вспомните, — говорила Зоя Плаксина, самая младшая из сестер Свободиных, младше даже своего племянника Гены Селезнёва на два года, выслушав в очередной раз сначала грустную, но в целом оптимистичную повесть Веры о бегстве из города Серова. — Мама и папа наши никогда в жизни ни на кого из детей и внуков не кричали и строго не наказывали! Никакой ругани, никаких скандалов, пьянок, драк, мата мы от них не видели и не слышали. А как Гену дедушка воспитывал? Учись, учись, надо учиться, будешь грамотным — будет легче жить. Переживал за него, помнишь, Вера, тебя всё время расспрашивал, когда вы уже в Ленинграде жили: «Как там Гена, как Гена учится?»

Как верно подмечена Зоей эта простая, без излишеств, конструкция жизни: на что насмотрится ребенок в сознательном детстве, когда память его уже четко фиксирует происходящее, — то он в собственной жизни и повторит. Всё в этой жизни со всем связано. Да Вера Ивановна тогда, в тот непростой день, просто-напросто спасла для страны и мира того Селезнёва, которого мы знаем!

Мать уезжала в свое девичье прошлое, а маленький сын — в свою новую, другую жизнь, где у него будет решительно всё: домашний покой, любовь родных, друзья, свой деревенский дом, высокие липы на улицах, школа, потом городские комнаты и квартиры, новая школа, новые друзья, сам Ленинград (о, Ленинград — лучший город Земли!)… У него в новой