Стамбульский оракул - Майкл Дэвид Лукас

Первые недели Элеонора заучивала тексты из зеленой книжки: описания столичных городов, рассказы о повадках зверей и горестные истории о детях, поддавшихся искушению. Вскоре стало понятно, что она готова к более сложному чтению. Так они добрались до книжного шкафа, который занимал угол в гостиной. Внушительную конструкцию из ильма украшала пара китайских котов, на полках теснились разноцветные кожаные корешки — каких только книг там не было: маленькие, большие, тонкие, толстые, все с тиснеными названиями. За полгода Элеонора осилила большую часть нижней полки. Она читала, сидя на коленях у отца, а тот курил свою трубку да иногда проводил рукой по ее волосам. «Басни» Эзопа, «Путешествия Гулливера», «Три мушкетера» Дюма и «Сказки тысячи и одной ночи» были проглочены в один присест. Кроме того, Элеонора научилась писать, считать, и немного говорить по-турецки — все это давалось ей на удивление легко.

Из уважения к тому, что Якоб называл «фантазии Руксандры», Элеоноре без конца повторяли, чтобы она не смела разговаривать с чужими о своих занятиях. Она не понимала почему, зато прекрасно знала, что лучше не перечить Руксандре, даже если очень хочется. В любом случае нарушить этот запрет было довольно трудно: за исключением праздников и редких прогулок за городом, Элеонора выходила из дому только раз в неделю, по понедельникам, когда Руксандра брала ее с собой на базар.

Однажды в понедельник — Элеоноре шел уже восьмой год — они зашли в бакалейную лавку господина Сейдамета. Ливень, который внезапно обрушился на базарную площадь, загнал людей под крыши. Торговцы фруктами нашли убежище под аркой, удоды, которые, как всегда, следовали за Элеонорой, укрылись под козырьком гостиницы «Констанца», кое-кто решил переждать ненастье в лавке господина Сейдамета, делая вид, что интересуется банками со свеклой и икрой. В лавке стоял густой дух намокшей одежды, а бочонок перед входом был набит зонтами как селедками.

— Добрый день, — поздоровалась Руксандра, протискиваясь к прилавку.

Она как раз оглядывалась по сторонам в поисках хозяина, но тут ее заметил Лаврентий, один из продавцов.

— Добрый день, госпожа Коэн. — Он сначала поприветствовал Руксандру, потом перегнулся через прилавок и угостил Элеонору карамелью. — И вам, молодая госпожа Коэн.

Лаврентий, жилистый, всегда растрепанный парень с добродушной улыбкой, работал у господина Сейдамета, сколько Элеонора себя помнила. Это была добрая душа, хотя и не всегда расторопная. Пару раз он путал покупки, из-за чего приходилось повторять весь путь от дому до лавки и обратно, чтобы обменять товар.

— Килограмм фасоли, два куска зеленого мыла, вон того, килограмм желтой чечевицы и, — Руксандра заглянула в список, — две катушки ниток, банку леденцов и сто граммов зиры.

— Что-нибудь еще, госпожа Коэн?

— Нет, это все.

Бормоча себе под нос, Лаврентий обходил лавку, чтобы снять с полок то, что назвала Руксандра, пока не набрал полные руки нужного товара. Пару секунд спустя он вручил им аккуратный сверток коричневой бумаги, перевязанный веревкой:

— Ровно две лиры.

Руксандра вытащила кошелек и принялась отсчитывать монеты, но тут Элеонора потянула ее за рукав платья:

— Полторы лиры, тетя Руксандра.

Руксандра сделала вид, что не слышит, и протянула деньги:

— Благодарю вас, Лаврентий.

— Но, тетя Руксандра, — Элеонора продолжала дергать за рукав, — должно быть полторы лиры.

— Не говори глупостей! — сказала Руксандра, повышая голос. — Неужели ты думаешь, что знаешь цены лучше Лаврентия?

Другие покупатели уже начали посматривать в их сторону, поэтому Руксандра ухватила Элеонору за ворот платья и поспешила к выходу. Голос из-за прилавка заставил их остановиться:

— Сколько, говоришь, должно быть?

Это был сам господин Сейдамет, выходец из Добруджи, который время от времени захаживал к ним по вечерам — выпить чая с Якобом.

— Сколько, говоришь, должно быть? — повторил он и вежливо поклонился. — Мы вовсе не собираемся обсчитывать вас, госпожа Коэн.

Элеонора почувствовала, как Руксандра отпустила воротник.

— Ну, давай, — сказала Руксандра, растягивая губы в тонкую улыбку. — Повтори, что ты сказала.

Элеонора подняла глаза и посмотрела на тетю, потом повторила:

— Полторы лиры, — сказала она, одергивая платье. — Фасоль стоит сорок пиастров за килограмм, мыло — по десять за кусок, желтая чечевица — по тридцать пять, две катушки ниток за десять, леденцы — пятнадцать, сто граммов зиры — тридцать. Получается полторы лиры.

Господин Сейдамет задумался на секунду, подсчитывая в уме.

— Она права, — объявил он, обращаясь к покупателям, которые следили за развитием событий. — Лаврентий, верни, пожалуйста, госпоже Коэн ее деньги.

Лаврентий виновато повел плечами, открыл кассу и извлек монетку в пятьдесят пиастров, однако Руксандра была уже в дверях.

— Простите, — говорила она, таща Элеонору через толпу, — она не понимает, что говорит.

Когда они вышли на улицу, дождь шел еще довольно сильно, небо было затянуто тучами, а дорога утопала в грязи, доходившей до щиколотки. Но Руксандре было не до дождя. Она неслась вперед с высоко поднятой головой и прижатыми к груди покупками. Такие мелочи, как лужи и Элеонора, ее совсем не занимали. За всю дорогу домой Руксандра не проронила ни слова и ни разу не обернулась.

— Вот именно, — проговорила она, хлопнув дверью так, что китайские коты закачались на своих подставках. — Вот именно так и должно было случиться. Вот именно поэтому я хотела пресечь твои занятия в корне. Теперь весь город будет о нас судачить. А это последнее, что нам нужно, — привлекать к себе лишнее внимание. Вдовец и бездетная свояченица, евреи, которые ведут дела с турками. А теперь еще и девчонка, которая считает в уме и поправляет продавцов.

— Но, тетя Руксандра, я подумала, что деньги…

— Деньги! — сказала Руксандра, всхрапнув, как норовистая лошадь. — Вам с отцом все бы деньги считать. Вот что я скажу вам, молодая госпожа Коэн. Вашим урокам пришел конец. Вы нарушили правило, единственное правило — и тут не удержались.

— Но, — голос Элеоноры зазвенел от обиды, — я не нарушала правила. Я ничего не сказала о занятиях.

— Ты нарушила и букву, и дух правила. Иди к себе в комнату и не выходи, пока я не разрешу.

Элеонора не знала, сколько часов проспала. Когда она проснулась, лежала она почему-то на одеяле. Голова была засунута под подушку, а большой палец оказался во рту. Было холодно, небо за окном отливало темной синевой. Она чувствовала себя так, словно проснулась в другом мире, ну или, по крайней мере, другим человеком. Элеонора выпростала голову из-под подушки и вытащила замусоленный палец изо рта. Из гостиной пахло жареной картошкой и фруктовым пирогом. Руксандра засмеялась, кто-то двигал стулья. В комнате разговаривали, но до Элеоноры долетали только отдельные слова. Чтобы получше расслышать, она выскользнула из кровати и приложила ухо к двери.