Полёт в ночи - Ирина Якубова

толстая её коса была закручена спиралью на макушке, платье было другое: нежно-бирюзового цвета, с пышной гипюровой юбкой чуть выше щиколотки, туфельки снова атласные, белые, чем-то напоминающие пуанты балерины. На её шее я увидела необыкновенной красоты ожерелье с крупными перламутровыми бусинами, отливающими синим и голубым оттенками.

– Это – голубой жемчуг. Восхитительно, да?

– Настоящее? – изумилась я.

Айла-Душа засмеялась и, не обращая внимания на мой вопрос, спросила с серьёзным выражением лица:

– Для чего ты явилась?

– Ну… – замялась я, – не знаю, как объяснить. Ты говорила, что в этом мире, духовном мире, можно всё узнать. По-моему, говорила. И что всё неясное проясняется здесь. В общем, у меня столько вопросов… Ещё ты говорила, что Личность должна познать свою Душу и слиться с ней, чтоб человек стал цельным. Но вот как мне познать тебя? Вот первый мой вопрос. И что я стану ощущать и как жить, если это случится. Как устроено мирозданье? Есть ли бог и управляет ли он нами? Почему моя жизнь сложилась так, а не иначе, и кем я, то есть ты – Душа была в прошлой жизни и всех остальных жизнях очень хочется мне узнать. Что такое карма, и повинна ли она в наших бедах? Почему случаются катастрофы и погибают невинные люди? Ещё…

– Подожди, – прервала меня Айла. – Половину из всего того, что тебе хочется узнать, твоё бедное, ограниченное пока сознание не сможет воспринять. Если я тебе просто скажу, что это происходит так, а то – вот так, ты просто подумаешь, что так не бывает. Просто потому, что твои органы чувств и твой мозг, как атрибуты Личности и Тела, настроены на определённую волну приёма информации. Ты не волнуйся, всё можно познать и узнать постепенно, по мере расширения твоего сознания, для чего тебе, Александра, придётся потрудиться в своей земной жизни. А теперь, я хочу тебе показать кое-что.

– Что?

– Кино.

– Ты здесь хозяйка, и лучше знаешь что мне нужно, – сказала я, вздохнув. – А о чём киношка?

И тут Айла достала из маленькой тряпичной сумочки, которую я раньше у неё не заметила, самые что ни на есть современные чёрные очки для просмотра кино в формате 3D.

– О! Кино будет объёмным! – удивилась я. – Вот уж не ожидала, что высокие технологии доберутся и на тот свет!

Айла улыбнулась и надела мне на глаза очки, которые мне были очень в пору, как влитые сидели на лице. Вторые такие же очки она нацепила на себя и стала выглядеть слегка комично в этих очках и своём средневековом наряде.

– Отбрось мысли и смотри. Не давай оценок увиденному. Считай всё игрой. И вообще помни, что наши с тобой нынешние тела лишь выдумка, иллюзия, что ты и я – одна сущность, – сказала Айла и придвинулась ко мне. Мы удобно уселись на моём диване и уставились в плазму. Она взяла меня за руку, и в этот момент мной овладела спокойная уверенность в том, что я сейчас именно там, где и должна быть, что всё, что со мной происходит – не зря.

Вдруг комната озарилась ярким светом, и я оказалась как бы внутри фильма, ну точь-в-точь как происходит в стереокинотеатре. Всё, что я видела и слышала, было со всех сторон от меня, сверху и внизу. Я будто бы была внутри происходящих событий и в то же время, меня не было, я не была их участником, лишь незримым свидетелем. Иногда мне приходилось отвлекаться, чтоб ущипнуть себя украдкой и напомнить себе, что я лишь смотрю кино, и меня там нет. Иногда мне хотелось сорвать с себя очки и прекратить смотреть, но в такие моменты моя Душа в образе средневековой принцессы Айлы сжимала с силой мою руку, давая понять, что я должна смотреть. И я повиновалась.

Глава седьмая

Комната озарилась ярким светом. Ванька проснулся в хорошем настроении, несмотря на то, что весь прошлый вечер маялся от боли в животе и долго не мог уснуть. Рядышком посапывала сестрёнка Лидочка четырёх лет от роду. Ванька боялся пошевельнуться, чтоб не разбудить свою любимую кровиночку, и молча любовался её сладеньким невинным личиком с ещё пока пухленькими щёчками. Лидочка во сне с неистовой силой чесала белокурую головку – полчища вошек сновали туда-сюда в спутанных волосиках, не давая малышке покоя. И у Ваньки были вши, но он к ним привык. Иногда мать мазала им и старшему пятнадцатилетнему Павлуше головы каким-то вонючим мылом, после чего вши пропадали, но не надолго.

Шёл 1933 год. В Поволжье свирепствовал голод. Из двух сотен домов в Ванькином селе Старецкое жилыми оставались не более тридцати. Остальные, почерневшие и покосившиеся деревянные хаты стояли с забитыми наглухо окнами, не привлекающие никого, кроме кучки беспризорников, обосновавшихся в глубоком овраге на краю села. Иногда кто-то из них, обычно группами по четверо-пятеро мальчишек совершали набеги на брошенные дома, и, не находя там ничего съестного, просто оставались на ночь погреться. Уходя по утру забирали оставшееся после хозяев тряпье, старую посуду и, если повезёт, лапти или калоши. Грабить своих, деревенских, боялись, потому что знали, в случае чего местные могут выдать, где находится их логово инспекторам ДСИ (Детской Социальной Инспекции), которые приезжали в село каждые два-три месяца. Эти самые инспектора устраивали облавы на беспризорников, арестовывали старших и отправляли в трудовые исправительные учреждения. Мелких – в приёмники распределители, затем в детские дома.

Ванька ужасно боялся остаться без дома, потому что дом у него был добротным, по сравнению с остальными в деревне. За то, что у них был такой хороший бревенчатый дом, скотина и пять гектаров земли в поле, где раньше мать с отцом и другие крестьяне сеяли пшеницу, его отца раскулачили. И отобрали всё. Правда перед этим отец собственноручно спалил скотину в хлеву. Огонь пожара видно было в соседней деревне, так рассказывали старожилы. Ваня часто слышал как родители с соседской бабкой Прасковьей и другими соседями говорили о какой-то коллективизации, раскулачивании и хлебозаготовках. Он не придавал значения этим непонятным словам, и уж никак не думал, что они знаменуют начало его горемычной жизни. Так вот, на следующий день после пожара, папку арестовали. Прям в хату зашли грозные дядьки в черных сапожищах и больше трёх часов допрашивали родителей. Все трое, Пашка, Ванька и Лида сидели в сенях и жались друг к другу. Потом отца увезли в город, и с той минуты они стали детьми врага народа. Больше отца они не видели,