Порок сердца - Ольга Минина

— Врача! Срочно, нах. Воды!

Он хватает Лену и выносит на воздух. Лена теряет по дороге очки. Катя и Женя выбегают за ними. На улице Лена, открывая глаза, улыбается, обхватывает Павлова руками за толстую шею и говорит:

— Павлов, какой ты иногда бываешь bueno![1]Поехали домой. Надоели мне твои вертижопки.

09.09.2006 11:30

Услышав долгий звонок в дверь, курившая на кухне Виктория поморщилась: странно, кто это с утра пожаловал? Она зевнула, запахнула халат и вышла в коридор. Посмотрела в глазок, снова поморщилась и открыла дверь. На пороге стоял мрачный Григорий Дроздецкий. Виктория кисло улыбнулась и хрипло поприветствовала гостя:

— А, глава семейки! Я думала, что ты еще вчера прискачешь.

Григорий недобрым взглядом окинул ее махровый халат, из-под которого торчали мужские пижамные брюки, сигару в пальцах, и, слегка отодвинув Викторию в сторону, прошел в квартиру.

— Прочь, нечисть! Не вижу повода для веселья.

Он без приглашения вошел в громадную кухню и сел на табуретку.

На кухне был легкий беспорядок, на столе — початая бутылка коньяку. Григорий склонился и обхватил голову руками:

— Ну откуда, откуда вы взялись, почему от вас никуда не деться?

— Почему — от нас? Это нам от тебя никуда не деться. Я здесь уже семь лет живу, это вашу маньячную семейку сюда черти принесли. Кстати, где твоя добрая женушка, спит еще? — не теряла невозмутимости хозяйка.

В кухню заглянул до безобразия женственный мужичок с нелепой жиденькой щетиной на бледном лице. Он беспокойно посмотрел на гостя, затем — на Вику:

— Все в порядке, Викочка?

— Да, милый. Старый знакомый пришел, еще по Коламску, ты его не знал. Коллега. Теперь вот — светило кардиологии. Мы быстро, ты иди пока к Катюшке.

Как только существо скрылось за дверью, Григорий поднял голову и истерично заголосил:

— Вика! Виктор! Викочка! Мы ж договорились: связь держать телефонную, друг к другу не соваться! Что, трудно, что ли, было отзваниваться раз в год?

— А зачем? Москва — город не маленький. Кто ж знал, что девчонки друг друга найдут? Абсурдное совпадение! Я как твою благоверную увидела — решила, что подстава. Ан нет, просто ты, придурок, умудрился квартиру в моем дворе купить! Польстился на престижный район или соскучился?

— Если б я знал, что ты здесь живешь, за километр объезжал бы. Отзваниваться надо было. Связь держать!

— Ты вообще, чего тут нюни распустил. Восемь лет у меня рот на замке, а общаться с вами, связь держать, весь этот бред провинциальный поддерживать — извините, на хуй! Начитались в детстве Дюмов с Конан Дойлами. Я ни от кого не прячусь, фамилию не меняла. Если б вам с попом нужна стала, нашли бы с полтыка. Я никакого контроля не терплю, но слово держу, молчу в тряпочку.

— Слово держишь? Да ты ж даже не знаешь, кто ты! Бабамужик?! Все несчастья мои от вашей грязной семейки. От Жени твоего, кобеля несчастного.

Виктория резко встала и неожиданно сильно припечатала шею Григория к столу.

— Ты, гнида, брата моего не трожь. Если бы вы мужиками были, ты да Павлов, да другая пьянь, глядишь и не пришлось бы нам все это ваше дерьмо разгребать, нам — бабам!

Григорий яростно трепыхался, но вырваться не мог. В кухню опять заглянул мужчинка и тут же испуганно исчез.

— Что?! Сильные руки у пластических хирургов?! Это тебе не сонных баб по ночам душить, Гиппократ хренов!

Григорий перестал дергаться и начал жалобно скулить.

— Что? Виктория?! Ну и кто баба-мужик?! Тьфу.

Виктория ослабила хватку, Григорий выпрямился.

Какое-то время они сидели молча, не глядя друг на друга. В кухню важно зашла толстая кошка, выгнула спину, заурчала и нагло запрыгнула Григорию на колени. Он нервно спихнул ее. Виктория начала томиться затянувшейся паузой.

— Ну, ладно, коллега, мир. Ты чего помолчать пришел или поругаться?

Григорий ответил Виктории, не глядя на нее:

— Нет, шею помассировать. — Он ощупал шею. — Синяк будет. Ты чего ей вчера такое ляпнула, что она, как угорелая, в Коламск помчалась? Прошлое искать. Не дай бог найдет.

Викина бровь удивленно взлетела:

— О-о-о, беда! Я ведь не меньше тебя переполошилась, когда ее увидела. Я ей ничего такого не говорила, веришь? Ни полслова. Ни полунамека. Так потрепались о детях, две домашние клуши. На голову она жаловалась — это правда, а ты чего за ней не подорвался, не вернул?

— Я под утро пришел, а там письмо, — обмяк гость и протянул Виктории Катину записку.

Она с интересом пробежала ее глазами.

— Да уж. Видно, все-таки живет у нее чего-то там в головенке, тлеет, ворочается, химикатами недобитое. Сначала Катька моя, потом я — катализировали процесс, вот и дернулась. Да ты не переживай так — чего она там найдет — еще большую кашу, чем в своей башке. В нашей истории-то черт ногу сломит. Ты, я да поп — больше никто в этом мире правды не знает, но нужна ли она кому-нибудь — это другой вопрос. Нака, глотни «Годэ», — Виктория достала из шкафа бокал и налила коньяку почти до края.

Григорий молча взял бокал и, отхлебнув из него, сказал:

— Значит, ты ничего не сказала. Я всегда надеялся, что ты не подведешь, даже когда след твой потерялся, я Отца успокаивал. Он, кстати, звонил мне сегодня, она с утра уже у него была, его чуть Кондрат не хватил. Я хотел приехать, а он говорит, сиди тихо, тебя здесь не хватало, паникера. Твое дело — людям жизнь спасать, а мое — душу успокаивать, сам управлюсь. Говорит, в глазах у нее святость увидел, совсем свихнулся. Восемь лет я с ней, в глазах ее только преданность собачья.

— Ну а чем не святость? Завидую! Выглядит она, кстати, отлично. Ладно, Пантелеймон — кремень и мозг, он все вырулит. В конце концов, кто, если не он? Так что вернется через пару дней твоя птичка в клетку, походит по родным камням, помолится, на могилке предков поплачет да прилетит к птенчику. Мне Катька все уши прожужжала про Аньку вашу, прямо влюбилась, по самые эти самые…

Злобно взглянув на хозяйку дома, Григорий поморщился:

— Не стыдно тебе про детей так.

Виктория, не обращая внимания на огненные взгляды гостя, пыхнула сигарой.

— Я ж в хорошем смысле. Я за свою Катьку любого задушу, извини, опять сорвалась.

— Да, ладно, — сдался грозный Гриша. — Я свою Аньку тоже до смерти люблю. Давай, что ли, выпьем за нежданную встречу, за детей наших любимых да чтоб все обошлось.

— Тихо, тихо. Что-то разогнался ты, давай сначала за Катю выпьем, за святую нашу, за ее большое сердце.