Екклесиаст - Александр Холин

Потом повернулся спиной к парочке и, наступая на меня как «Титаник» на айсберг, заговорил уже более современным языком.

– Купи, господин хороший, свиристельку-самосвисточку, аль гусельки самогудные. Всё польза душе ищущей, отрада сердцу неспокойному. Ни в каком храме такого товара не отыщешь. А хошь, мил-человек, книжицу редкую из стран заморских да сочинителей тутошних? Почти книгоношу-офенюшку, купи хоть поэмку за денежку. Пушкиным писанную, да не читанную, глаголом не глаголемую. А вот роман Сухово-Кобылинский. Опять жа нигде, окромя меня, не купишь, сгоревший потому как.

– Сгоревший? – меня аж передёрнуло, будто предлагали купить свеженькой, только что заготовленной и аккуратно порубленной мертвечатинки.

– А то как же! – подхватил офеня. – Кто сказал, что рукописи не горят? Горят, ещё как! Горят, синим пламенем, дымным дыменем, что и вкруг не видать, а видать – не угадать. Любит ваш брат огоньком-то побаловаться.

– Какой брат? – я подозрительно глянул на книгоношу.

– Не тот брат, что свят, а тот, что у Царских Врат по тебе рыдат.

Ну, дела! Сухово-Кобылин тоже писатель, только позапрошловековый. Кажется, в конце серебряного девятнадцатого века угодил в тюрьму и ещё при жизни приговорён к четырём годам тюрьмы за мошенничество, связанное с адамантом, за который Сухово-Кобылин сумел получить безвозвратный кредит. Но в тюрьме решил пером побаловаться или занимался писательством, чтобы даром время не терять. Долго ли, коротко ли, только написал Сухово-Кобылин дюжий роман, которому друзья нового писателя, ознакомившись с написанным, прочили гораздо большую популярность, чем «Войне и миру» Толстого. Дело вовсе не в количестве исписанных страниц, а в литературном качестве текста.

Оказывается, человеку в одиночке, то есть в одиночестве, открылось будущее, и описал он все российские приключения семейки Ульяновых-Бланков, или Ульянкину семейку будто ходил по пятам да записывал. Но когда из тюрьмы выпустили, он тут же в храм отправился на исповедь. А после оттащил готовую уже рукопись не в издательство, а прямо в камин, огню на пропитание. Не знаю, Гоголь ли ему примером послужил, а, может, ещё кто из серебряновековых писарчуков, только этот роман смог бы избавить Россию от будущего и самоистребления, от поклонения живому инфернальному идолу и от светлого пути к …изму, отнявшего у России тысячи, даже миллионы светлых умов и стабильное равновесие в мире жидо-масонского финансового бесправия.

Вот на что писатель способен в этом мире. Недаром новое социалистическое правительство постаралось живенько приструнить русских ещё не успевших уехать писарчуков и разрешать любое творчество только на основе соцреализма.

Один же из прежде живущих, тоже небезызвестный, трудился на литературном поприще в начале девятнадцатого – Александр Пушкин, слыхали? Так этого писарчука в России вообще поначалу не признавали за умеющего владеть стилом. Не говоря уже о мастерстве. Тогда в модных поэтах числился любимый ученик Державина господин Кукольник, а Пушкин… Пушкин так себе, числился в непризнанных гениях или бумагомарателях, то есть записанцах.

Мистика? Ещё какая. Шутка ли, Пушкин вздумал замахнуться на русский язык! А первый его роман, выпущенный в содружестве с Боратынским, не подвергся уничтожению в туалетах только потому, что бумага такая очень дорога была в то время. Кто знает, восхищался бы кто-нибудь писателем сейчас, если б не начальник Собственной Канцелярии Его Величества Александр Христофорович Бенкендорф, который приказным порядком опубликовал поэта.

Вот тогда-то к Пушкину пришла слава и всеобщее признание. Любой творческий человек без аудитории и зрителя – просто позёр, то есть пустое место. Пушкин же получил признание и наконец-то смог официально жениться. А свадебный подарок – вон этот арбатский домик – живёхонёк. Но куда ни кинь, а от того, что тебе предназначено, спрятаться вряд ли удастся. Весь вопрос: что ты выберешь… выберешь сам… Недаром во все века поговаривали о свободе воли. Вот и выбирай, свободный гражданин.

То же Пушкин, пропадая без денег, продал «Конька-горбунка» господину Ершову, работавшему у него в то время секретарём. Неправда? А что же тогда господин Ершов ничегошеньки больше не написал за последующие сорок лет жизни и литературной славы? Причём, после сорока лет, когда преставился, рылись у него наследники в архиве, рылись и, вероятно, до сих пор роются, только найти никаких гениальных опусов им не суждено. Может быть, Ершов зарыл свои гениальные произведения в неизведанный тайник, как Иван Грозный библиотеку, и оставил завещание – откопать тот клад через тысячу лет?!

Ну, с Ершовым всё ясно. А вот как отнестись к Мишелю Нострадамусу? Судьба этого послесмертного народного любимца в действительности мистическая и удивительная. Дорого бы я дал, чтобы порыться хотя бы в архивах или узнать настоящую историю его мистического дара Предсказателя, то есть с удовольствием познакомился бы с криптографической историей французского Екклесиаста. История жизни Нострадамуса довольно запутанная и в ней прослеживается довольно много мистических таинств, познать которые суждено не каждому.

Я люблю размышлять на ходу, не обошёлся без этого и на сей раз, гуляя пешеходным Арбатом. Но человек предполагает, а Бог располагает. Именно это и приключилось, потому что сзади раздался низкий, я бы сказал, не совсем обычный голос:

– Интересуетесь судьбой Нострадамуса?

Обернувшись, я увидел мехового средневекового гранда, недавно пасущегося рядом с офеней и догнавшего меня невесть по каким причинам.

– А что, вы можете поделиться знаниями о Мишеле Нострадамусе? – ответил я вопросом на вопрос. – И откуда вам стало известно, что история жизни этого человека меня действительно интересует?

– Видите ли, судьба его интересует не только вас, но многих любопытствующих. Недаром книга предсказаний, написанная им, переиздаётся уже четыреста лет. Согласитесь, это всё-таки стаж даже среди Проповедников.

– Как сказать, – возразил я. – Книга самого первого Екклесиаста издаётся уже более двух тысяч лет. Правда, в братской могиле с остальными Проповедниками, но всё же.

– В братской могиле? – честные удивлённые глаза собеседника заставили меня на миг улыбнуться.

– Простите, я по собственному словоблудию называю так любой литературный сборник, пусть даже самый знаменитый. А «Книга Екклесиаста» – это одна из составных частей Библии.

– Ах, вы об этом, – в свою очередь улыбнулся мой собеседник. – Екклесиаст никогда не преследовался, и за ним не охотилась инквизиция, хотя многие пытаются приписать Проповеднику особые чувства мышления и связи с потусторонним миром.

– Понятно. А за Нострадамусом, значит, охотились как за врагом Франции? Не знаете почему? – решил поинтересоваться я.

– Знаю, – утвердительно кивнул гранд. – По нашему грешному миру бродило в Средних веках очень много страшных болезней, от которых ни избавить, ни избавиться самому было невозможно.

– А Нострадамусу, бесстрашному астрологу и бакалавру медицины, удалось всё в лучшем виде? – съехидничал я. – И даже без заступничества самого Папы Римского перед Богом?