Так умирают короли - Владимир Гриньков

– И наш новобранец сегодня немного подкачал, – неожиданно сказал Самсонов.

Я увидел, как замерла вилка в руке Светланы, и только тогда понял, что речь шла обо мне.

– Ты начал грубить клиенту.

– Я разговаривал с ним вежливо.

– Недостаточно вежливо.

– Вежливо! – проявил я упрямство.

Самсонов посмотрел на меня такими глазами, какими минуту назад смотрел на Кожемякина. Светлана незаметно положила ладонь на мое колено. Это был совет не связываться. Я опустил глаза.

– Помягче надо было с ним! – наставительно произнес Самсонов. – А ты разверещался: «Уходите, уходите!» Да кто ты такой?

Светлана прижала мое колено.

– Ладно, еще обтреплешься, – совершенно неожиданно для меня прервал экзекуцию Самсонов.

Я посмотрел ему в глаза. Он смотрел на меня с насмешкой превосходства. Светлана осторожно погладила мою коленку и убрала руку. Все плохое оставалось позади.

– Теперь у нас сюжет с неисправным расфасовщиком мороженого, – сказал Самсонов. – Когда снимаем, Илья?

Демин ответил не сразу. Прожевал нежное филе индейки, причмокнул, показывая, как было вкусно.

– Дня через три, Сергей Николаевич. Там ребята расфасовщик курочат, но механизм капризный, так что придется повозиться.

– Ты не тяни.

Демин развел руками – разве же я тяну, мол. Я смотрел на него и никак не мог понять: неужели он действительно прикарманил почти семьсот долларов, не побоявшись, что я продам его Самсонову с потрохами? В глазах Демина я увидел те же самые злые огоньки, как в тот раз, когда он советовал мне не лезть в денежные дела.

– Что вы заканчивали? – негромко осведомился Загорский, отвлекая меня от не особенно приятных мыслей.

– Политех.

– Вот как? Вот уж не подумал бы.

– Почему?

– Вы не похожи на технаря. Вы чистый гуманитарий, поверьте.

– А вы умеете различать человеческие типы?

– А как же!

Настоящий граф. И этот поворот красивой головы! Зачем ему быть оператором? Он запросто мог бы сниматься в фильмах о старой жизни.

– Вам повезло, что вы приехали в Москву, Женя. Для гуманитария очень важна среда обитания. Тот дух, который царствует вокруг. Вы расцветете здесь, на этой почве.

Со мной никто прежде так не разговаривал. Мир вокруг был слишком груб. И люди тоже грубы. И я даже представить себе не мог, что существуют такие типы, как Загорский. Я думал, что они все повымерли.

Самсонов вполголоса обсуждал с Деминым какие-то проблемы. По обрывкам фраз, время от времени долетавшим до меня, я понял, что разговор идет о предстоящей съемке.

Кожемякин ни с кем не разговаривал, а занимался в основном тем, что разливал водку по рюмкам. Я успел заметить, что он наливал себе чаще, чем остальным, но самое удивительное было то, что при этом он не выглядел более нетрезвым, чем кто-либо из нас.

И Светлана молчала. Ее будто подменили. Днем она выглядела повеселее. Мне почему-то стало ее жалко, я хотел занять ее разговором, но не мог – из-за Загорского, который не позволял мне отвлечься.

– Давай выпьем, командир! – неожиданно громко и даже, как мне показалось, с вызовом предложил Кожемякин.

Он встал, покачиваясь, и только теперь я увидел, что он все-таки пьян.

– Я тебя за что уважаю? – спросил Кожемякин.

Он явно обращался к Самсонову, и это обстоятельство немало меня поразило. Мне еще не доводилось видеть, чтобы так разговаривали с Самсоновым. А тот сидел как ни в чем не бывало и смотрел на пьяненького коротышку Кожемякина с благосклонностью и насмешкой.

– Уважаю тебя за то, что тебе не западло сидеть со мной за одним столом. Что ты настоящий мужик.

Демин сидел напротив меня потупив очи. И я вдруг понял, что ничего особенного не происходит. Что это уже было не раз. И все привыкли.

– За тебя, Николаич! – провозгласил Кожемякин.

Все выпили. Кожемякин плюхнулся на стул и обвел присутствующих затуманенным взглядом. Для него существовало два сценария дальнейших событий: или его свалит сон, или начнется большая драка. Я людей кожемякинского типа нутром чуял.

– Поди-ка сюда, Евгений, – сказал мне Самсонов.

Я подошел.

– Ты с техникой дружишь?

Я неопределенно пожал плечами.

– Политех заканчивал?

– Да.

– Значит, инженер?

– По диплому – да.

– Тебе и карты в руки. Будешь в нашем следующем сюжете сниматься. Про мороженое. Ты мороженое любишь?

Он как-то так всегда со мной разговаривал, что у меня самого складывалось впечатление, будто я настоящий придурок. Ну просто стопроцентный. И поэтому я промолчал.

– А чего ж ты молчишь-то? – осведомился Самсонов.

Он был нетрезв, но не то чтобы капризен, а скорее более насмешлив, чем обычно.

– Ну.

– Что «ну»? – уточнил Самсонов.

– Допустим, люблю, – буркнул я.

Я видел, что Светлана смотрела на Самсонова с плохо скрытой неприязнью. Похоже, у них была взаимная нелюбовь.

– Вот и славно, – заключил Самсонов. – Завтра тебе Илья покажет нашу установку.

Демин хотел что-то сказать, но не успел. Кожемякин упал лицом в тарелки, произведя немалый шум. Значит, сегодня все обойдется без драки. Благородный Загорский брезгливо поморщился.

– А-я-яй! – покачал головой Самсонов. – Какие неустойчивые у меня кадры. Альфред, отнеси молодого человека на диван.

Загорский словно не слышал. Вы когда-нибудь видели, как граф несет на себе пьяного приказчика? Примерно так это должно было выглядеть со стороны. И Загорский не спешил.

– Альфред! – протяжно и настойчиво произнес Самсонов.

Он смотрел на Загорского, как смотрит на непослушного питомца дрессировщик. Он был удивительный человек, этот Самсонов. И оставался для меня пока загадкой. Будто я не готовился с ним вместе к съемкам, не бражничал за одним столом, а был просто зрителем, имея возможность наблюдать только издали.

Загорский с неохотой поднялся, взял Кожемякина за шиворот и поволок из комнаты.

– Они неплохо дополняют друг друга, – оценил Самсонов, словно подводя итог многолетним наблюдениям.

Я не вмешивался в происходящее, хотя все это мне совершенно не нравилось. Была у событий какая-то подоплека, которую пока от меня скрывали. И спросить было не у кого.

– Тебе что-то не нравится? – осведомился Самсонов.

Я даже вздрогнул от неожиданности. Хотел было ответить, что ему показалось, но вдруг понял, что это не что иное, как трусость.