Белая ель - Вера Камша

Цветы так сильно пахли вчера, но она не думала, что они ядовитые. Девушка кое-как доковыляла до родника и поняла, что тень от ели смотрит совсем в другую сторону. Выходит, она проспала чуть ли не сутки, хорошо, что вообще проснулась. Нужно бежать домой, объясняться с папашей, идти за хлебом и молоком. В Яблони ей теперь ходу нет, значит, придется идти в Колодцы, потому что в Сакаци ноги ее не будет, хоть он и ближе.

Девушка еще раз хлебнула воды и встала. Елка с длинной острой тенью, белые цветы, кусты кошачьей розы немедленно начали кружиться. Больше она никогда не уснет на поляне с ландышами. А это что такое? Барболка с ужасом оглядела свои пожитки, на которых лежал белый венок, и только сейчас поняла, что стоит в чем мать родила.

Как же так?! Она не плела венки и не раздевалась, все было сном, сном о том, чего никогда не будет. Случись все на самом деле, осталась бы кровь. Нет, она просто сорвала одежку, когда смывала в ручье запах Ферека, а потом уснула, и ландыши выпили память. Недаром их нельзя приносить в божий храм!

Барболка безжалостно изувечила и без того разодранную кофту, намочила отодранный лоскут, обвязала раскалывающуюся голову и принялась натягивать влажную от росы одежку. Охотнички Боговы, на кого она похожа, хотя кому какое дело! Отец не заметит, даже если она голой заявится, а Ферек давным-давно в Яблонях, и хорошо! Она этого скота видеть не желает и через порог! Барболка нагнулась, подняла венок и решительно надела на голову. Пусть это был сон, но она душу продаст, чтоб увидеть его еще раз.

1

Чего-чего, а того, что мельничиха заявится на пасеку, да еще и не одна, Барболка не ожидала. Принесли закатные твари! Девушка хмуро цыкнула на путавшуюся в ногах Жужу, обтерла руки передником и вышла встречать незваных гостей. Голова раскалывалась, в горле першило, знакомые лица казались жуткими харями, да еще в доме хоть шаром кати. Ни закуски путной, ни выпивки!

– День добрый, Барболка, – яблонский староста Ласло Фукеди поднял шляпу, – и что ты такая бледная?

– Побледнеешь тут, – огрызнулась Барболка и опомнилась, – день добрый, дядько Лаци. Проходите, только не ждали мы гостей.

– Оно и видать, – влезла вездесущая Катока, – небогато живете, хоть порядок бы навела.

– Помолчи, – цыкнул на толстуху староста, – тут дело такое, Барболка. Ферек пропал, говорят, к тебе он собирался.

– Был он здесь, – чего запираться, папаша выползет, все одно разболтает, – да ушел.

– А ушел ли? – осклабилась Катока. – Парень он видный, мог и задержаться.

– То я ушла, – отрезала Барболка, – в лес. Уж лучше кабан, чем ваш Ферек.

– Зенки твои бесстыжие! – завопила молчавшая до этого Магна. – Подстилка господарская…

– От подстилки слышу! – К глазам подступили слезы, но Барболка не дала им ходу и даже уперла руки в боки не хуже мельничихи. – Свою рубашку продала, за мою взялась, да не вышло! Я – девушка честная, любовь на гроши не сменяю!

– Да вы послушайте! – Магна подняла толстые руки вверх, блеснул дутый золотой браслет. – Вы только послушайте, люди добрые, что эта стервь несет?! Совсем совесть потеряла. На чужом коне в Яблони въехала, все видели!

– Уж лучше на чужом коне днем, чем на вештской мельнице ночью! – хохотнула Барболка. – А задаром ты своему мужу и через порог не нужна!

– Что ты сказала?! – Мельничиха поперла грудью вперед. – Змеюка лупоглазая!

– Я-то лупоглазая, а твои зенки днем с огнем не разглядишь!

– Да замолчите! – рявкнул староста и тут же убоялся собственного рыка. – Тут дело такое… Барболка, ну ее, мельницу. Ферек-то пропал. Куда?

– Нанялась я козлов пасти, – девушка перевела дух и утерла рукавом пылающее лицо. Только что было холодно, теперь стало жарко. – Я побежала, он с папашей остался.

– Ой, а Гашпар-то где? – пропела Катока. Так вот почему ее принесло. Отец пьяница-то пьяница, да вдовец, а Катоке мужик до зарезу нужен. Вот бы и впрямь спелись, а их бы с Жужей в покое оставили!

– Спит он, – Барболка медово улыбнулась, – сейчас разбужу. Да вы на двор заходите. Под вишню, лавка там. Что в воротах торчать?

Дядько Лаци важно вступил в скрипнувшую – с осени не мазали – калитку, Катока сунулась следом, мельничиха трошки промедлила, но вошла, брезгливо закусив толстую губу и подобрав цветастые юбки. Дура, сухо же!

– Что ж ты, Барболка, хотя б курей не заведешь? – заныла Катока, у которой на дворе петух на гусака наступал да по уткам топтался.

– Чтоб пчел не поклевали, – отрезала пасечница. Эх, были ведь у них куры. И козы были, и кобылка, да все в кабаке потонуло.

– Кого Леворукий принес? – Папаша стоял в дверях хибары и яростно скреб кудлатую голову. – Чего надо-то? Меда нет!

– Гашпар, – староста почуял, что надо взять дело в свои руки, – не скажешь, куда Ферек подевался?

– Ферек? – Отец зевнул, показав крепкие зубы. – Какой такой Ферек?

– Мой Ферек, – Магна тиснулась вперед, морда белая, а шея красная, как у сыночка, кошки б его разодрали, – был он здесь, девка твоя призналась.

– Был, да сплыл, – папаша снова зевнул, – накостылял я ему, паршивцу, чтоб к Барболке не лез. Не про него товар.

– Да что ты такое несешь? – взъелась мельничиха. И пасть! У нее такая же пасть, как у Ферека… И луком из нее наверняка так же несет. – Совсем стыд пропил!

– Что пропил, не твоего ума дела, – набычился папаша, – а у тебя стыда отродясь не водилось. Замуж шла, брюхо на нос лезло!

Магна кинулась вперед, выставив скрюченные лапы в позолоченных кольцах, Катока повисла у нее на спине, староста сплюнул, папаша захохотал и подкрутил все еще черный ус. Жужа на всякий случай забилась под покосившийся стол и визгливо залаяла.

Мельничиха билась в объятьях Катоки и дядьки Лаци, проклиная пасечника, его дочку, Жужу, пчел, дом и мало что не крапиву у забора. Магна вопила, а Барболка смотрела на беснующуюся бабу, которая никогда не станет ее свекровью, и не понимала, как взяла по осени этот проклятущий браслет. Уж лучше сдохнуть в этой развалюхе, чем жить с Магной и Фереком под одной крышей. Да какое там под одной крышей, на одной улице и то тошно!

Порыв ветра сорвал с веревки старый фартук и швырнул в лицо мельничихе. Где-то вдали зазвенели колокольчики, с вишни взметнулось облако белых лепестков и осыпало Барболку с ног до головы. Гашпар захохотал, тыча коричневым пальцем в сторону топающей ногами Магны, голову которой облепила рваная тряпка. Катока тоненько прыснула, прикрыв рот ладошкой, усмехнулся в усы дядько Лаци, а Барболке стало муторно. Так муторно, словно ее не цветами засыпало, а дохлыми мухами. Захотелось все бросить и бежать, бежать, бежать до заросшей ландышами поляны, упасть лицом в цветы, уснуть, увидеть Пала Карои и не проснуться…

– …твою за хвост и об стенку! – Рев отца слился с тявканьем Жужи. – Да ни гроба мне, ни могилы, если знаю, что с твоим пащенком!