Звезда сапфировых вершин - Светлана Белл

Халат — приличный, бордовый, бархатистый. Разгуливать по отелю в нем, конечно, неприлично, а вот дойти из кабинета до умывальни и обратно все-таки можно (ох, надеюсь, когда я буду в халате, не столкнусь снова с господином Эдвином!) А после того, как стану чистой и свежей, я надену… надену…

Так какое же платье надеть — из тех, что скромные, но выглядят достойно? Серебристо-серое, со струящейся юбкой и неглубоким вырезом, украшенным кружевной тесьмой? Или же бежевое — строгое, закрытое, с крупными деревянными пуговицами на лифе? Нет, бежевое пока отложу. Оно выглядит элегантно, но очень просто. Боюсь, если я надену это платье, при тусклом освещении отеля цвет моего лица будет выглядеть желтоватым и болезненным.

«Так, прекрати! — снова осадила себя я. — Какая разница, какое на тебе будет платье? Что еще за глупости лезут в голову? Не планируешь же ты красоваться перед господином Эдвином?»

— Нет, не планирую! — твердо сказала я вслух и назло себе достала из стопки именно это невзрачное бежевое платье. Повесила его на спинку кресла, аккуратно расправила (отличная материя, почти не мнется!) — и вздохнула.

Я подумала, что уже лет восемь ни перед кем, кроме мужа, не красовалась.

Марис приметил меня на конкурсе, где я, шестнадцатилетняя художница, полная надежд и больших планов, показывала маститым мастерам свои акварельные пейзажи. Я рисовала их по-честному, без всякой магии, и очень старалась! О том, как над ними работала, я рассказывала, немного волнуясь, но довольно уверенно и бойко. Но вдруг я столкнулась с заинтересованным взглядом молодого черноволосого мужчины с родинкой на щеке — и сбилась, запнулась, замолчала. «Что же вы, деточка? Вы очень хорошо говорили! Продолжайте!» — подбодрил меня добрый профессор с белой бородкой клинышком. Но я лишь кашлянула и нелепо пробормотала: «Это всё. Благодарю за внимание». Профессор тогда огорченно вздохнул. Впрочем, мне все равно поставили высшие баллы и вручили приз — громоздкую деревянную коробку с кистями и масляными красками.

Мои пейзажи еще долго располагались в Новой художественной галерее на Побережье. Но меня уже не слишком это волновало. Я думала только о Марисе — о черноволосом мужчине с родинкой, молодом художнике и преподавателе изящных искусств. После конкурса он похвалил мои работы (правда, высказал некоторые замечания — и довольно едко). Потом вызвался меня проводить, и мы в неказистой карете отправились к особняку, где я жила вместе с папой (мама умерла, когда я была совсем маленькой и еще не ходила в лицей). Всю дорогу мы говорили об искусстве — точнее, он говорил, а я слушала и кивала. А потом… Мы начали встречаться почти каждый день и через год, в семнадцать, я стала его женой.

Да что же такое?! Опять Марис! Достаточно!

…Интересно, догадался ли кто-нибудь в этом восхитительном отеле разогреть для меня воду? Если нет, надо обязательно попросить, — я не хочу плескаться в каком-нибудь ледяном корыте и подхватить простуду.

Прежде чем закрыть саквояж, я опустила руку на самое дно и убедилась, что самое ценное — то, что завернуто в плотный розовый сверток — на месте. Да нет, это не ценное, а бесценное! Совершенно успокоившись, я щелкнула блестящими замками. Под «прекрасный диван» мой увесистый саквояж не поместился — пришлось разместить его под письменным столом.

Уложив приготовленные вещи в квадратную холщевую сумку, я заперла дверь, переоделась. Плотно запахнула на груди халат и, взяв сумку, с опасением вышла из комнаты. После того, как я познакомилась с вершиком Шаной — вязаным шариком на ножках! — я была готова встретить кого угодно: говорящих пауков, порхающих пингвинов, гномиков ростом с кулачок…

И отшатнулась, увидев возле двери долговязого, печального, очень худого и почти прозрачного человека в сером мешковатом костюме. У человека были впалые глаза, впалые щеки, лысый череп, и походил он то ли на призрака, то ли на окончательно изможденного человека, который не спал много ночей подряд.

— Совершенно недоброе утро! — печально сказал незнакомец, глядя на меня.

— Почему недоброе? — прошептала я.

— Пасмурно. Сыро. Скоро осень. И встретить девушку в халате — плохая примета.

— Отчего же плохая? — растерянно поинтересовалась я.

— Примета гласит, что девушка займет умывальню на час… — грустно заявил человек и пошел прочь. Но вдруг обернулся и проговорил: — Я Человек номер Четыре. Неприятно познакомиться.

Глава 7. Мастихин

Я не успела ничего сказать Человеку номер Четыре — он скрылся в одной из комнат. «Неприятно ему… Будто мне так уж приятно знакомиться с таким расчудесным господином!» — проворчала я, поправив висевшую на плече холщовую сумку.

Плотно прикрыв дверь (для этого мне пришлось несколько раз крепко ею хлопнуть, чтобы она ровно прилегла к косяку), я заперла голубой кабинет на ключ и направилась по узкому сумрачному коридору в сторону умывальни. Под ногами пискляво скрипели ободранные половицы. С потолка кое-где свисала паутина.

По давней рабочей привычке я машинально подсчитывала в уме, в какую сумму обошелся бы ремонт этого красавчика-отеля. Но поняла, что никакого смысла ремонтировать его нет — дом такой дряхлый и так нелепо спроектирован, что даже сильная магия не поможет его улучшить. Гораздо логичнее его снести — и построить здание заново.

Ах, какая симпатичная гостиница у меня бы получилась, если бы я взялась за это дело! Как славно можно было бы ее обустроить! Но если это никому не нужно, не стоит и начинать. Ведь меня пригласили для реконструкции дворца, а не заштатного отеля. Надеюсь, я смогу приложить в столице все свои умения и выполнить работу достойно.

В конце коридора я нашла облезшую дверь с ожидаемой табличкой «Это умывальня!!» Но умывальни за ней не было — деревянная, с широкими ступенями лестница без перил вела вниз. На стенах с осыпающейся краской были размашисто нарисованы кривые синие стрелки и выразительная надпись: «Моются там!!» Осторожно спустившись по ненадежной лестнице, я приоткрыла тяжелую, на пружине, скрипучую дверь.

Я была готова к умывальне, похожей на старый сарай. Но оказалось, что волновалась зря, — довольно просторное помещение без окон выглядело более-менее приличным. Освещалось оно двумя уныло покачивающимися керосиновыми светильниками — прогресс в виде электричества, давно распространенного на Побережье, сюда, видно, еще не добрался.

В туалетной комнате я увидела голубую, с кривой трещиной, раковину с примитивным медным рукомойником. Над раковиной кто-то неровно пристроил овальное зеркало в деревянной раме — я заглянула в него и ужаснулась: как отвратительно выгляжу! Бледная, перепачканная, точно подтаявший снег!

На железной, чуть тронутой ржавчиной полке желтела мыльница-ракушка с увесистым куском розового душистого мыла.