Мендельсон. За пределами желания - Пьер Ла Мур

Феликс напоминал себе, что он здесь ради миссии милосердия. Он должен был бескорыстно исполнить поручение своего друга, который сейчас подпрыгивал на ухабах по дороге в Гамбург. Преданность — краеугольный камень дружбы, и он был полон преданности, когда спустя минуту постучал в дверь гримёрной.

Высокий женский голос пригласил его войти. Анна делила свою гримёрную с другой актрисой, которая в этот момент застёгивала пояс из ярко раскрашенных бумажных листьев и больших стекляшек, судя по всему, составлявших главную часть её туалета. Его появление не вызвало ни протеста, ни удивления.

— Фрейлейн Анна Скрумпнагель? — спросил Феликс, обращаясь прямо к рыжеволосой девушке.

— Что вам надо? — последовал уклончивый ответ.

— Я пришёл по поручению моего друга Карла.

— В таком случае отправляйтесь обратно и скажите ему, что я больше не хочу его видеть. — Её голос, хотя и слабый, но приятный на сцене несколько минут назад, теперь был резким и металлическим. — Я больше не желаю видеть его толстую морду.

— Вы и не увидите, — сказал Феликс. — Он покинул Берлин сегодня утром.

Анна в первый раз подняла на него свои сонные глаза и вздрогнула от удивления.

— Вы его друг? — спросила она более приветливым тоном.

— Его лучший друг, — с чувством произнёс Феликс. — Мы как братья. Я знаю его всю жизнь. Перед тем как уехать, он просил меня передать вам кое-что важное. — Грохот оркестра, состоящего из барабана и трёх труб, делал разговор трудным. Ему пришлось повысить голос. — Это личного характера! — прокричал он, со значением глядя на другую женщину. — Не могли бы вы оказать мне честь и поужинать со мной после представления?

Взгляд Анны остановился на нём, и ему почудилось, что у неё сложилось о нём довольно благоприятное впечатление.

— Она не может, — вмешалась вторая артистка, которая наконец приладила на талии свой листовой пояс. — У нас с ней свидание, не так ли, Анна?

Анна, казалось, очнулась от своих размышлений:

— Скажи им, что я больна, скажи что хочешь. — Затем снова обернулась к Феликсу и улыбнулась ему медленной, обворожительной улыбкой. — Подождите меня.

За ужином Феликс был полон решимости исполнить свой долг. Он был красноречив и убедителен. Он хвалил Карла, распространялся о его уме, чувствительности. Его умении ценить красоту, благородном сердце. Анна говорила мало, бросала на него долгие взгляды из-под опущенных ресниц и не притрагивалась к еде. Только когда унесли десерт и они потягивали кофе из-маленьких чашечек, он затронул деликатный вопрос о её приезде в Англию этой весной.

— Конечно, он возьмёт на себя все расходы, вы можете положиться на его великодушие.

Она колебалась.

— Лондон очень далеко, — возразила она. — Мне нужно больше узнать о нём.

Оказалось, что послушать о подробностях предложения Карла она могла только в своей квартире. Феликсу ничего другого не оставалось, как принять её предложение. Его преданность другу теперь осложнялась чувством искренней симпатии к этому прелестному существу, смотревшему на него такими нежными глазами. Они поехали в её квартиру, которая находилась в хорошем районе города, но состояла лишь из одной бедно меблированной комнаты. Поскольку она захотела обязательно переодеться «во что-нибудь более удобное», он бы вынужден уставиться на стену, пока она переодевалась.

Спустя несколько минут она появилась в лёгком пеньюаре, который, безусловно, был очень удобный, но также очень прозрачный. Его щёки залились краской, а горло сжалось, но преданность Карлу осталась непоколебимой.

— Вы должны поехать в Англию, — проговорил он, отводя глаза.

Но Анна уже легла на кровать.

— Посидите возле меня, — томно протянула она. — Я загляну вам в глаза и посмотрю, действительно ли вы хотите, чтобы я поехала в Англию.

Очевидно, она намеревалась заглянуть в самую глубину его глаз, потому что, как только он присел на краешек кровати, обвила обнажённой рукой его за шею и притянула к себе.

— Ты действительно хочешь, чтобы я поехала в Англию? — спросила она едва слышным шёпотом.

Он попытался высвободиться, но потерял равновесие. Лёгким надавливанием ладони она притянула его ещё ближе. Их лица были теперь так близко, что при всём желании он не мог бы смотреть в сторону. В его мозгу проносились противоречивые мысли. Предавал ли он друга или нет? В конце концов, он обещал Карлу привезти её в Лондон, и она как будто была согласна.

— Да, — повторил он как можно убедительнее, — вы должны поехать в Англию. Вы были очень жестоки, — прибавил он с упрёком. — Вы разбили ему сердце.

В её лучистых глазах промелькнуло подобие улыбки.

— Я разбила только его банковский счёт. И я вовсе не жестокая. Я не хочу, чтобы вы считали меня жестокой. Вы в самом деле так думаете?

Пока он пытался объяснить, что думает по этому поводу, она придвигалась к нему всё ближе и ближе. Он чувствовал, как погружается в её тёплую зыбучую плоть. Последнее видение, промелькнувшее в его ещё здравом уме, был Карл, высунувший своё круглое скорбное лицо из окна трогающегося почтового экипажа и печально махавший ему платком...

Очнувшись, Феликс обнаружил, что находится в постели, а Анна свернулась калачиком, уткнувшись лицом ему в плечо с выражением полного блаженства. Через серебристые шторы в комнату проникал бледный свет занимающегося утра. Скоро станет совсем светло. Феликс поспешно, но с большой тщательностью оделся. На мгновенье он остановился возле кровати, наблюдая за спящей Анной. Он даже хотел разбудить её, но потом передумал и, молча открыв дверь, вышел из комнаты.

В этот ранний час найти фиакр было непросто. Поймав его, наконец, он назвал кучеру адрес и откинулся на изношенное кожаное сиденье. Долгая езда в предрассветной прохладе освежила и заставила чётче работать мозг. Снова и снова он спрашивал себя, предал ли он своего друга, и через несколько минут благовидной аргументации решил, что нет. Что ещё он мог сделать, каким образом мог убедить её поехать в Англию? Её поцелуи и ласки он принимал, так сказать, по доверенности.

Он всё ещё находился в весёлом расположении духа, когда экипаж подкатил к его семейному особняку. Он попросил кучера подъехать к флигелю, где жили слуги.

Пройдя через коридор, ведущий из помещения для слуг в дом, Феликс оказался в огромном холле. В тишине этого раннего утра он выглядел ещё более громадным и впечатляющим. С осторожностью, рождённой привычкой, Феликс снял туфли и в одним чулках поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж, где находилась его спальня. Проходя мимо спальни родителей, он встал на цыпочки и постарался проскочить её как можно быстрее, не подозревая, что отец наблюдает за ним из-за двери. Даже босиком, в ночной рубашке и колпаке с кисточкой Авраам Мендельсон[10] имел вид банкира, но в этот момент очень раздражённого и рассерженного.