Свет и мрак Иосифа Сталина. Психологический портрет - Зинаида Агеева

При советской власти доступ в Кремль получили рабочие и крестьяне, отличившиеся высокими показателями в работе. На совещании стахановцев в Большом Кремлевском дворце 17 ноября 1935 года выступил с речью Сталин:

– Жить стало лучше, жить стало веселее, – сказал он. – А когда весело живется, то и работа спорится.

Американский историк Терстон удивлялся, что Сталину удалось изменить мировоззрение людей: «Одно дело самому верить в идеи, и совсем другое дело заставить поверить в них других». В 30-е годы произошло еще одно значимое событие: с целью освоения Арктики в районе Северного полюса на дрейфующей льдине была основана научная метеостанция. Возглавил группу ученых полярный исследователь, доктор географических наук Иван Дмитриевич Папанин (1894–1986). В ее состав входили П.П. Ширшов, Е.К. Федоров и Э.Т. Кренкель (История Москвы, 1997, т. 4). Они занимались научными изысканиями, давали сводки погоды. Так началось более углубленное освоение Арктики и Северного морского пути.

30-е годы были «временем новых рекордов, «временем жажды великих свершений и готовности всем жертвовать во имя подвига» (Е.В. Харитонова). Старина в стране уходила в прошлое. Председатель Исполкома Моссовета Василий Прохорович Пронин (1905–1993) писал в одной из своих статей: «Сносились сотни мелких ветхих домишек, исчезали захламленные кварталы бывших сел». Обустраивались берега рек, строилась новая водопроводная сеть и очистные сооружения в крупных городах, и в первую очередь в Москве. Ежегодно вводились в строй всё новые и новые объекты, крупнейшими из них были – Всесоюзная сельскохозяйственная выставка в Москве, здание Совета Министров СССР. Возводились школы, клубы, дома культуры».

Сталин торопил строителей с новостройками, и страна меняла свой облик буквально на глазах. Новшества коснулись в первую очередь Москвы. «Старая Москва стремительно уходила в прошлое», – писал Андрей Владимирович Иконников, исследователь мировой архитектуры (История Москвы, 1997, т. 4). Не только Москва уходила в прошлое, а вместе с нею уходила в прошлое и старая царская Россия.

При всей своей загруженности государственными делами Сталин находил возможность уделять внимание и своим детям, которые остались после смерти матери полусиротами. Дочь Светлана сначала находилась на попечении няни Александры Андреевны, а затем в семилетнем возрасте ее определили в престижную образцовую школу. Сын Сталина Василий учился в школе № 625, в которой обучались дети партактива. По окончании школы поступил в летную школу им. Мясникова, которую окончил в марте 1940 года. Был определен младшим летчиком в истребительный авиаполк Московского военного округа. А вскоре был зачислен слушателем Военно-воздушной академии им. А.Е. Жуковского. По отзывам преподавателей, он теорию не любил, но был хорошим летчиком. Женился рано, в 19 лет, перед самой войной, и в 1941 году у него уже был сын Александр Бурдонский (по фамилии матери Галины Александровны Бурдонской; 1941–2017), в будущем Народный артист СССР. Через 2 года (1942 год) родилась дочь Надежда Сталина (умерла в 1999). В 1946 году брак распался. В дальнейшем как Светлана, так и Василий имели несколько законных браков, которые через 2–3 года распадались. Будучи взрослыми, дети Сталина Василий и Светлана жили самостоятельной семейной жизнью, но под постоянным контролем отца.

Вышеописанное созидание в стране шло рука об руку с разрушением. Одновременно с гигантской стройкой в стране происходило и уничтожение ценных памятников. Вскоре после установления советской власти, по указанию Председателя Совета народных комиссаров Владимира Ильича Ленина, началось наступление на религию. Но невиданного размаха такие действия советского правительства достигли в сталинскую эпоху, когда повсеместно стали уничтожать ценные памятники архитектуры. Атеисты считали, что, уничтожая храмы, иконы и все церковные предметы, они искореняют религиозные убеждения верующих. Были расстреляны тысячи священников. Продолжали закрываться те храмы, в которых еще проводилось богослужение. Они не только закрывались, но и разрушались. «Религию просто отбрасывали, без попытки чем-либо ее заменить», – писал академик Игорь Ростиславович Шафаревич.

Члены Академии наук выразили протест против сноса ценных архитектурных памятников: Гребневской церкви на Мясницкой улице и церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Столешниковом переулке в Москве. Но их протест остался без внимания, церкви были снесены.

Престарелый патриарх Тихон умел показать свою лояльность по отношению к представителям властных структур. «Он умел соединять интересы церкви с интересами советской власти, – писали журналисты. – Умел доказать, что церковь не вмешивается в государственные дела». Но репрессии продолжались. 26 ноября 1924 года был убит телохранитель патриарха Яков Анисимович Полозов. Вскоре было совершено покушение и на самого патриарха Тихона: во время посещения им могилы Полозова в Донском монастыре «злоумышленники выпустили в него две пули, задержать их не удалось» (М.И. Вострышев). Патриарх не пострадал, но с этого времени у него участились приступы грудной жабы (стенокардии). Во время одного из них патриарх Тихон скончался 12 апреля 1925 года, будучи на лечении в частной больнице.

Главой русской православной церкви был провозглашен отец Сергий (Иван Николаевич Старгородский, 1867–1944). Он сразу же стал искать компромисс с советской властью, чтобы уберечь оставшиеся церковные ценности от окончательного уничтожения. И он постоянно подчеркивал в своих проповедях, что церковнослужители призывают прихожан не к убийству и уничтожению, а к милосердию и к защите от враждебных сил.

Служители церкви и прихожане, обеспокоенные варварским отношением к ценным церковным реликвиям, которого не было с самого дня сотворения мира, обратились за помощью к пролетарскому писателю Алексею Максимовичу Горькому. Великий писатель тоже был поражен таким кощунством над церковными реликвиями и доложил об этом заместителю председателя ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление) Генриху Григорьевичу Ягоде (с 1934 года нарком внутренних дел). Тот обещал разобраться и поручил живописцу Павлу Дмитриевичу Корину (1892–1967) составить список самых ценных храмов.

Торопясь исполнить поручение, Корин работал всю ночь, и уже на следующий день он был на Лубянке у двери, в которую часто входили, но редко кто выходил. В его голове мелькнула тревожная мысль: «Оставь свои мечты, сюда входящий». Но его миссия была важнее собственной безопасности, и он с внутренним трепетом переступил порог страшного помещения.

Подавая список, художник опасался, что его сочтут за защитника религии и привлекут к ответственности. Но его не арестовали. «Оттуда я вышел, как из тюрьмы, ведь в этом доме томились сотни людей», – писал он в воспоминаниях. Ягода принял его любезно, обещал помочь. Корин и Максим Горький ожидали, что теперь уничтожение ценных произведений искусства в стране прекратится. Каково же было их удивление и крайнее огорчение, когда после этого ходатайства начали быстро уничтожать именно те храмы, которые были указаны в списке. «Я волосы рвал на себе: зачем я передал список в руки злодея», – укорял себя художник. Два российских патриота, известные и уважаемые в стране люди, невольно стали причастными к гибели бесценных атрибутов православия.